Судный год

Ни брезгливости, ни отвращения я, уже опытный Ответчик, не чувствую… Паровой каток прошелся несколько раз внутри головы… Выровнял там все… В этом огромном, набитом обвиняемыми зале мысли о себе как-то очень быстро становятся маленькими, превращаются в пустые незаметные слова, в неразборчивое звучание, теряются и исчезают. И все время болит мозг… По-настоящему важные вещи, те, что остаются надолго, возникают у меня, лишь когда совсем один, в полной темноте и в полной тишине.

Я долго и не отрываясь рассматриваю свою Истицу, сидящую в двух шагах и не обращающую на меня сейчас никакого внимания. И странным образом прямо на глазах физиономия ее начинает распадаться на отдельные, почти не связанные между собой черты. Так привычная фраза распадается на бессмысленные звуки, если много раз произносить ее то вслух, то про себя. Вот примятый нос, висящий чуть впереди покрытых цветными пятнами щек. Разбухшие розово-лиловые, как подушечки кошачьих лапок, мешки под глазными впадинами (все, что она видит, скапливается и гниет там?), раскрытый от удивления рот с тусклыми металлическими коронками. Из угла которого свисает сейчас тоненькая струйка слов. Все это приплюснуто небрежно нахлобученным колпаком темно-рыжих плиссированных волос. И чем дольше я смотрю, тем более нелепой делается беда, моя беда, почему-то вочеловечившаяся именно в этом разобранном на части лице.

Опоздав на сорок пять минут, появляется наконец мой Адвокат. Синий пиджак в полоску, подпираемый мощной мускулатурой, не только не облегает, но упрямо топорщится на спине. Уголок ярко-красного платка, торчащий из нагрудного кармана. Серая рубашка с аляповатым галстуком. Зачем он так себя одевает? Наверное, в этой кричащей одежде есть послание судье? Непонятное для непосвященных? Или просто развлекается человек? На щеке – от виска вниз к подбородку – две свежие царапины. Похоже, борьба сегодня утром – или это скорее вчера ночью? – не была греко-римской. Острый кадык разгоняет нежную сыпь по шее. Альфа-самец и бета-защитник. Торопливое бормотанье о проклятых автомобильных пробках, о проклятой очереди в здание суда, о проклятых…

Судья 2 поднимает ладонь. Рукав широкой черной мантии обнажает белую пухлую кожу. Карающая длань правосудия. Обрывки разговоров сразу оседают на пол. В наступившей наконец тишине снова объявляет фамилию Ответчика.

Ответчик и его предстоятель перед законом встают. (У них теперь до конца слушаний одно имя и одна фамилия на двоих. Грегори Маркман.) Истица в первый раз смотрит на меня. Я вижу блестящие следы от слез и даже рисунок извилистых красных сосудиков в белках. В ее взгляде, исполненном… Впрочем, чем он исполнен, понять никак не удается. Но при всей исполненности в нем явно чего-то недостает. Лицо ее становится неподвижным и очень сосредоточенным, непрерывно бегают выпученные глаза с красными трещинками. Может, следит за образами, проносящимися сейчас в плохо работающей бедной голове? Меня среди них, скорее всего, нет. Я отодвигаюсь в сторону. Зрачки ее продолжают бегать, а взгляд остается на месте.

Я пожимаю плечами, отворачиваюсь и начинаю рассматривать стоящее в углу бело-голубое знамя – юридическую хоругвь штата Массачусетс, навечно водруженную здесь.

Облаченный в судейскую мантию голос ритуальной скороговоркой зачитывает обвинение. (Чудовищно быстро, без запинки, без малейших намеков на знаки препинания исторгают из себя судейские самые важные слова. Наверное, чтобы придать обыденности всей процедуре… Много вас таких…) Преследовал… хотел… пытался… Замолкает… Забарьерное действо явно подходит к концу.

– Следующее слушание по вашему делу назначено на десять утра двадцатого декабря, – уже вполне четко объявляет вершитель правосудия, – вас устраивает?

Не устраивает, конечно, но делать-то ведь нечего. Новый этап моей уголовной биографии. Приобрел статус обвиняемого. Всего за пару месяцев.

Большим усилием воли собираю воедино черты Истицыного облика, старательно, чтобы ничего не упустить, подгоняю их друг к другу. В этот момент она неожиданно поворачивается к Адвокату, сидящему к ней в профиль, и вскрикивает. Короткий крик, вырвавшийся из только что воссозданного мною лица, словно узкий прозрачный треугольник, нацелен в адвокатскую голову своим острым углом. Вершина угла вонзилась ему в левое ухо и выходит из правого. Наколотая на пронзительный крик голова кивает, соглашаясь с судьей. И снова Адвокат стоит совсем неподвижно рядом со мной у барьера с невозмутимым лицом, за все это время не дрогнув ни единой складкой своего топорщащегося пиджака.