Судный год

Сложный тяжелый запах, в котором много незнакомых людей оставили свои следы. Взволнованно накрашенная женщина уже не интересующей Ответчика профессии ободряюще мне подмигивает. Мы все тут должны помогать друг другу. Я опускаю голову в знак благодарности. Шапка-невидимка, которую пытаюсь натянуть поглубже, когда приходится сидеть в залах слушаний, сегодня, должно быть, не работает.

Помощник прокурора стоит за барьером, прикрыв веки и скорбно сгорбившись. Металлическая заколка, удерживающая бархатную шапочку на темени, торчит, как маленькая антенна, ввинченная в голову. Задумчиво покручивает поникший кончик правого уса. Точно настраивает миниатюрный приемник, спрятанный за щекой. Чтобы принять важный сигнал из космоса – по какой статье обвинять? – перед тем как приступить к своему выступлению. Под слабое шуршание бумаги начинает монотонно бубнить, не затрудняя себя даже минимальной огласовкой согласных. Какое-то совсем уж невнятное обвинение. Надолго останавливается, давая возможность сидящим в зале осознать всю тяжесть содеянного обвиняемым. До того как выплюнуть новую фразу, долго и тщательно ее пережевывает. Нелегко дается ему эта работа…

Положив огромные руки на барьер, еле слышно вскрикивает после каждого его слова, как от удара кнутом по щеке, обвиняемый негр из «Хижины Дяди Тома» в блестящей, цвета дегтя рубахе навыпуск и вытертых на коленях джинсах. Влажные глазные яблоки сведены к переносице. Раскрытый рот не издает, но заглатывает в себя слова. Лицо сморщилось и скривилось, будто вместе с ними только что втянул муху. Его адвокатесса – худая женщина в неожиданно короткой юбке и с тяжелой сумкой через плечо. Очень грустное, запоминающееся лицо с приклеенной к нему лягушачьей улыбкой не отличается ни одухотворенной красотой, ни красотой заурядной. Ни даже миловидностью. Сильные, стремительные ноги из другого (более человеческого?) мира, вынужденные без толку переминаться, тратить время в этом мертвом казенном месте.

Липкий страх исходит от всего тела ее клиента, раздувается под рубахой, каплями светящегося пота стекает по широкой наивной физиономии с толстым размазанным носом. В чем-то серьезном его обвиняют. И он должен молчать, смиренно склонив повинную свою голову. Похоже, обвинение происходит для него слишком быстро. Все мы, обвиненные, должны молчать в суде и покорно подставлять свои головы под обрушивающиеся на нас приговоры. Пройдет еще пару минут, голова судьи 2 произнесет несколько бесцветных фраз, и вся жизнь его изменится.

Маленькие жесты длинных пальцев адвокатессы отслеживают меняющееся направление обвинительной речи помощника прокурора. Помогают клиенту следить за ней. Судя по выражению лица, она явно считает себя самым умным человеком в этом зале. Может, она и права. Но короткая юбка-то зачем? Вот она подходит близко к барьеру, и Ответчику удается прочесть табличку на правой груди. Джессика Каллахан, эсквайр. Я вспоминаю старичка-констебля в форменной фуражке у меня дома. Дочка на папу совсем непохожа.

Волна шуршащей бумаги, идущая из-за барьера, оседает темной пеной вздохов на скамьях для публики… Еще семь-восемь обвиненных вместе с их адвокатами. В первом ряду молодая дама в серебристом норковом манто с двумя сопровождающими – опекунами? защитниками? телохранниками? – по обеим сторонам. Немного вульгарная пластмассовая физиономия с ярко накрашенными лиловой помадой губами. Все время что-то поправляет, как видно, мучается, что рядом нет зеркала. Интересно, в чем ее обвиняют? Своровала деньги любовника? Подделка завещания слишком внезапно умершего мужа?

Все остальные – молодые здоровые мужики, в основном мосластые негры, хотя попадаются и ирландцы с красными жилистыми шеями или бритоголовые с широкими обручами лоснящихся от времени ремней на застиранных джинсах. Судят за драки в ночных клубах, за избиение жен, любовниц, за угрозы, за драки с мужьями… за что только не судят… Другая жизнь, о которой я ничего не знаю…

Если прислушаться, какое-то невнятное шуршание различаешь в зале. Словно вокруг обвиненных носится небольшая стая никому не принадлежащих фраз, и в них все чаще мелькает «факинг приговор». Прочная складка заплесневевшего воздуха – звуковой барьер над деревянным разделительным барьером – не пропускает их на другую сторону, к вершителям правосудия. Там неприкосновенные. А здесь, как только судья называет фамилию и очередной обвиняемый встает, вся стая невидимой хищной невнятицы сразу набрасывается на него. Облепляют, начинают кусать беззвучно и беспощадно, лезут в рот, в уши. Он стоит, сцепив руки в области причинно-следственного места. С трудом удерживает равновесие, боится пошевелиться. Не понимает, что происходит. Наконец властный голос судьи отгоняет их прочь, и обвиняемый, получив свой «факинг приговор», возвращается на место. Они ненадолго стихают, пока новая жертва не занимает его место.