Судовая роль, или Путешествие Вероники

Из кухни выглянул Данька, помахал Нике и она, аккуратно обходя лежащих на ковре и сидящих на диване, положила сумочку и пошла, скованно улыбаясь. В маленькой кухне Данька шлепал масло на кружки батона. Показал локтем на плиту.

— Глянь, а. Может, готово? Фартук возьми. Платье красивое.

Ника взяла фартук с крючка, путаясь пальцами в завязках, примостила его поверх платья. Из открытой духовки пахнуло пряностям и жареной рыбой.

— Рецепт мой, — гордо сказал Данька. Запястьем убрал со лба светло-русые густые волосы.

Говорил и смотрел так, будто они вчера попрощались. Чтоб увидеться завтра. И это было хорошо, Ника терпеть не могла всех этих — «о какая стала ну как живешь а я вот»…

Но и легкое разочарование пришло и укололо. Она ему, похоже, никто. И всегда была никем. Поэтому так ласково смотрел и так приятно улыбался. Приятное такое равнодушие. Ну, все честно, ведь ничего не обещал. Да и были совсем щенки.

Ника аккуратно прикрыла дверцу духовки. Встала, не зная, что делать. Данька, все так же рассеянно улыбаясь, обошел ее и, распутав завязки, фартук снял. Снова сказал, подавая на руки большой поднос с бутербродами:

— Платье — красивое.

Взял в руку две бутылки вина, а на пальцы другой навесил перевернутых тонконогих фужеров.

Она пошла за ним, навстречу одобрительным крикам и понимающему Тинкиному взгляду. Ронка, подламывая длинные ноги на каблуках, кинулась помогать, но споткнулась и встала цаплей, согнув ногу и ковыряя застежку на щиколотке.

— Дымочка, помоги, надоели!

Атос расстегнул пряжечки, и Ронка затопала освобожденной ногой.

— Фух, наконец-то.

Выхватила у мужа фужер и упала рядом с диваном на ковер, подбирая ноги и касаясь щекой коленки сидящего с гитарой Атоса. Фужер держала на весу, дожидаясь, когда придет Данька и плеснет темного вина.

Потом были тосты, поспешная болтовня, приветственные крики Даньке с огромным блюдом, на котором лежали сочные золотые куски, в обрамлении колец лука, крупных кружков лимона и веточек зелени.

Все дружно ели, собравшись у низкого столика, придвинутого к дивану. Прерываясь на похвалы, подшучивали друг над другом, вытирая рты, говорили тосты. Звенели вилки, шлепались на тарелки куски. Ника кусала истекающую соком мякоть, смотрела на лимон, прикидывая, как бы деликатнее взять кружочек, чтоб не забрызгать Тину, и остро чувствовала рядом с собой локоть и бедро Атоса-Дымы. Боялась смотреть в его сторону.

Кроме Ронки и кадровички Оли тут была еще худенькая Валя, которая постоянно одергивала мужа Валеру и шипела ему колкие замечания, одновременно сладко улыбаясь хозяину дома. Гонза размахивал длинными руками, не заморачиваясь тем, что с вилки летели капли и рассказывал, как они попали в шторм в Атлантике.

— А главное, пекаря нашего, вторую повариху, укачало, и сидим мы без хлеба. Да еще боцман, он все за ней волочился, и получал отлуп, извелся весь. И вот как-то нажрались со стармехом, выползли к ее каюте и стали орать пожар, пожар и поджигать газеты. Чтоб значит, выскочила. Потом известно, партсобрание, их там школят, а стармех встает и горестным таким тоном рассказует — дык хлебушка хотели.

Фужеры зазвенели, касаясь краями. Когда хохот утих, Гонза закончил, поблескивая синими хитрыми глазами:

— Так мы после и говорили, если чо — дык хлебушка хочется.

— А тебе, Гонзик, его всегда хочется, — выкрикнул Валера, лоснясь толстыми щеками, и снова все грохнули.

Данька унес разоренное блюдо и из кухни поплыл аромат кофе. Ронка снова переползла к дивану и уселась на ковре, прислонясь спиной, между коленом Атоса и коленом Гонзы. Смеясь, встряхивала пепельной гривкой, крутила головой, снизу засматривая в разгоряченные мужские лица. И болтая, касалась плечом то одного мужчины то другого, будто случайно. Гонза откинулся, гладя набитый живот. И, обхватив плечи Тины, зашептал ей что-то, пряча в коротких усах улыбку. Покачивая головой, Тина смотрела на сидящую в кресле Нику. Показала ей глазами на Ронку и перевела взгляд на двери кухни, мол, чего сидишь, иди, вари кофе.

А еще на Нику смотрел Атос. Сидел, чуть отклонясь от Ронки, улыбался — напряженно Нике, а потом вежливо — хозяйке, что трепала его штанину, задавая птичьим голоском какие-то вопросы.

Кто-то включил магнитофон. Музыка поплыла, пробираясь между пластами сигаретного дыма. У Ники кружилась голова, резинка колготок резала живот. Хотелось пойти пописать, но при мысли, что придется греметь крючком на двери ванной, пока Данька в кухне возится с чашками, она крепче стискивала ноги и отворачивалась, поглядывая в темное окно. Лучше посидеть еще, и скоро выйти с Тиной, доехать до морвокзала. Купить билет в ночной кассе. И туалет там есть.

— Ронка? — Данька возник в проеме, с посудным полотенцем в руках, — не поможешь?

— Ой! Даничка, а мы как раз собрались спеть, — Ронка прыгнула на диван и уютно села, поджимая длинные ноги, привалилась к Атосу, который перебирал струны.

Кто-то нажал клавишу, и магнитофон выжидательно смолк. Данька пожал плечами и посмотрел на Нику.

— Вероничка, помоги, а? Чашки возьмешь.