Суер-Выер

— Вот это, сэр, совсем неудобно, — стеснялся Пахомыч. — Старые матросы болтают, будто бабу ждет, подругу судьбы.

Старые матросы топтались на юте, били друг друга в грудь:

— Бабу бы… бабу бы…

— Вообще-то у нас есть мадам Френкель, — сказал Суер-Выер. — Чем не баба? Но она — непредсказуема.

В этот момент мадам снова закуталась в свое одеяло, да так порывисто, что у «Лавра Георгиевича» стеньги задрожали.

— Грогу бы, грогу бы… — забубнили старые матросы.

— Старпом, — сказал Суер. — Прикажите старым матросам, чтоб болтать перестали. То им грогу, то им бабу. Надоели.

— Извините, сэр, бабу — пилигриму, а им только грогу.

— Ну ладно, дайте им грогу. В кают-компании стоит графин.

Пахомыч пошел за грогом, но наш стюард Мак-Кингсли вместо грогу выдал брагу.

— Грог, — говорит, — сам выпил. Мне, как стюарду положено, квинту в сутки.

— Пинту тебе в пятки! — ругался Пахомыч.

Дали старым матросам браги.

Обрадовались старые матросы. Плачут и смеются, как малые ребята.

— Старая гвардия, — орут, — Суера не подведет!

А Суер-Выер машет им с капитанского мостика фуражкой с крабом. Добрый он был и справедливый капитан.

Глава девятнадцатая Остров Печального Пилигрима

Ботва — вот что мы увидели на «Острове Печального пилигрима». Огуречная ботва. А самих огурцов видно не было.

— Все пилигрим сожрал, — сказал матрос Вампиров, которого мы случайно взяли с собой на остров.

Тут из хижины, покрытой шифером вышел пилигрим.

Описывать его я особенно не собираюсь. Он был в коверкотовом пиджаке, плисовых шароварах, в дубленке романовской дубки, в пуловере ангорских шерстей, в офицерских яловых сапогах, в рубашке фирмы «Глобтроттер» и в полботинках на резиновом ходу. Лицом же он походил на Сергея Петровича Гагенбекова, если Сергею Петровичу сбрить полбаки и вставить хотя бы стеклянный левый глаз. У пилигрима такой глаз был. Хорошего, швейцарского стекла. С карею каемкой.

Пилигрим поклонился капитану и произнес спич:

Об этом часто меж собой
Мы с небом говорим,
Как бродит шумною толпой
Печальный пилигрим.

Какой же это дирижабль
Привез мою печаль?
О, мой неведомый корабль!
Причаль ко мне, причаль!

Наш капитан поклонился и приготовил экспромт:

Я видел, как растут дубы,
Играл на флейте фугу.
И я привез тебе судьбы
Нетленную подругу.

— Не может быть, — сказал пилигрим, протирая карюю каемку.

— Привез, привез, подтвердил матрос Вампиров. — Она пока в каюте заперта, чтоб не попортилась. А то нам говорили, что вы без подруги печалитесь.

— Я? — удивился пилигрим. — Печалюсь? Что за чушь? Но, конечно, не откажусь, если толк будет.

— Это нам неизвестно, — сказал Суер. — Привезти-то привезли, а насчет толку ничего не знаем.

— Как же так? — удивился пилигрим.

— Я же говорю, — влез Вампиров. — Она в каюте заперта.

— Крепко что ли?

— Не знаю, — смутился капитан. — Я не пробовал. Но у меня тоже есть вопрос: почему вас пилигримом называют.

— Кого? Меня? Кто?

— Все.

— Первый раз слышу.

— Послушайте, кэп, — кашлянул Пахомыч, — кажись, ошибка. Это не пилигрим, а долбоеб какой-то. Поехали на «Лавра», надоел, спасу нет.

— На какую лавру? — спросил пилигрим.

— А катись ты, — сказал Пахомыч, направляясь к мотоботу.

— Ничего не пойму, — сказал Суер уже на борту. — Какой мы остров открыли? Печального пилигрима или какой другой?

— Я предлагаю назвать этот остров, — сказал Пахомыч и произнес такое название, которое лежало на поверхности.

Я тут же предложил другое, но и оно, как оказалось, тоже лежало на поверхности.

Тут и матрос Вампиров предложил новое название, которое не то что лежало — оно стояло на поверхности!

Ну что тут было делать? Так и остался остров под названием «Остров печального пилигрима», хотя не было на нем ни пилигрима, ни печали, а только огуречная ботва.

Глава двадцатая Сущность гвоздей

Под вечер за бортом послышалось сипенье, и по якорной цепи на «Лавра» вскарабкался Псевдопилигрим. В руках он держал банку малосольных трехлитровых огурцов и предмет, название которого многие из нас позабыли, потому что давно не бывали на осмысленных берегах.

— Что это у вас? — строго спросил Пахомыч.

— Гвоздодер, — ответил Псевдопилигрим и пехотным шагом, раздавая на ходу огурцы, направился к каюте мадам Френкель.

Свернутый клубочком у порога, как кот, лежал впередсмотрящий Ящиков.

Отринув впередсмотрящего, Псевдопилигрим приладил свой инструмент ко гвоздю и дернул.

— Стодпадцатипятка! — выругался он.

Под натиском гвоздодера гвозди гнило завывали. Они выползали, извиваясь, как ржавые червяки.

Многие матросы побросали вахты и забрались на мачты, чтоб лучше все видеть.