Суета и смятение

— Ладно, а когда ты обратно на работу собираешься? — Отец вроде бы оживился и подобрел. — В последний раз ты был там три недели назад. Когда перестанешь пить виски и валять дурака, опять занявшись делом? Тебе придется многое наверстать и восполнить, как только эта женщина наконец исчезнет с глаз и оставит тебя и нас в покое.

— Отец, прошу вас, не надо так. Я знал, о чем Гурней хотел поговорить с вами. Я не собираюсь возвращаться на работу. Со мной ПОКОНЧЕНО!

— Не спеши заявлять такое! — Шеридан принялся, как обычно, мерить шагами комнату. — Думаю, тебе известно, что два хороших работника там, у тебя в кабинете, не разгибались по шестнадцать часов в сутки, пытаясь разобраться с твоими делами и не дать ничему пойти наперекосяк?

— Они, должно быть, свое дело знают. — Роскоу равнодушно кивнул. — Хотя я считал, что тружусь за восьмерых. Рад, что вам удалось найти двоих, способных со всем этим справиться.

— Слушай! Если я наседал на тебя, то делал это ради твоей же пользы. Но другие могут быть и суровее, так что…

— Да. Есть люди, способные прогнуть под себя всех, кто работает с ними. В конце концов они либо умирают, либо сходят с ума, либо увольняются и жизнь их теряет всякий смысл. Я из последней категории, к тому же обременен проблемами в семье!

— Это ты сейчас мне заявляешь, что увольняешься? — Голос Шеридана задрожал, и он в умоляющем жесте вытянул руку в сторону мрачно сидящего сына. — Не делай этого, Роскоу! Не говори так! Скажи, что ты пойдешь опять на работу, как настоящий мужчина! Эта женщина больше не причинит тебе беспокойства. Труд пойдет только на пользу, если она перестанет донимать тебя, а ты сам откажешься от проклятого виски, пока не поздно. Не говори…

— Перестаньте, — пробормотал Роскоу. — Всё напрасно.

— Послушай, если тебе нужен еще месяц отпуска…

— Я знаю, ЧТО Гурней сказал вам, поэтому что толку говорить об отпуске?

— Гурней! — Шеридан с неприязнью выкрикнул это имя. — Всё время Гурней, Гурней, Гурней! Всегда он! Не понимаю, куда катится этот мир — все только и делают, что носятся и вопят: «Доктор сказал то, доктор сказал сё!» Глядеть противно! Как нашей стране завершить свои Труды, если Гурней и прочие старые бараны беспрестанно блеют: «Ах, ах! Не поднимай эту палочку, НЕРВЫ шалить начнут!» Итак, он утверждает, что у тебя психическое переутомление из-за чрезмерной работы и эмоционального перенапряжения. Они всегда клеймят Работу, дай им только шанс! Я считаю, что у тебя правда было «эмоциональное перенапряжение» — всего-то. Когда эта женщина уедет, ты поправишься, а Работа поможет тебе забыться и перестать беспокоиться.

— Гурней сказал вам, что я могу работать?

— Замолчи! — взревел Шеридан. — Я так устал слышать это имя, что готов застрелить любого, кто его упомянет! — Он рвал и метал, изрыгая невнятные проклятия, затем встал перед сыном. — Слушай, ты думаешь, что поступаешь со мной по-честному? Ведь так? Сколько у тебя денег?

— Не считая зарплаты, у меня выходит семь-восемь тысяч в год чистыми. Они никуда не денутся, буду я работать или нет.

— Неужели? Что-то мне подсказывает, что тебе кажется, что к твоему возрасту, без моей поддержки, ты бы их и так смог накопить?

— Нет. Но они у меня есть, и этого достаточно.

— Господи! Столько в год получает конгрессмен, и ты хочешь на этом остановиться! Чувствую, ты полагаешь, что когда я сыграю в ящик, ты получишь, что причитается, а до той поры можешь плевать в потолок и просто ждать! Хорошо, скажу тебе прямо в глаза: ты не получишь ни цента из наследства. Вот выйдешь ты сейчас из дела, а лет через пять-десять-двадцать и знать не будешь, как им управлять. Мне осталось НЕДОЛГО, сынок! Они либо оттяпают всё у тебя, либо сам продашь за бесценок, позволив растащить контору на куски… — Он резко развернулся, прошел в дальний конец комнаты и застыл там на какое-то мгновение. Затем мрачно произнес: — Смотри. Если ты выходишь из дела сейчас, то я в западне и единственный на этом белом свете человек, на кого я могу положиться, — твой брат, а ты знаешь, какой он. С тех пор как умер Джим, я рассчитывал ТОЛЬКО на тебя. Ты же наслушался проклятого доктора, твердящего, что ты уже не тот и еще год, а то и больше, в себя не придешь. Так вот, это всё ложь. В твоем возрасте мужчины и не такое выдерживают. На МЕНЯ посмотри! Говорю тебе, ты справишься. Всё, что тебе нужно, это ВСТРЯХНУТЬСЯ и взять себя в руки. Нельзя на ГОДЫ уйти, а потом вернуться в ЖИВОЕ дело, наподобие нашего: растеряешь все связи. Да даже если бы можно было, я бы тебя не отпустил… если бросишь меня сейчас, я стану бороться… и всё потому, что если ты откажешься вернуться, в моих глазах ты перестанешь быть тем, за кого я тебя принимал. — Он кашлянул и спокойно закончил: — Роскоу, ты возьмешь месячный отпуск, а после него вернешься к работе?

— Нет, — бесстрастно ответил Роскоу. — Со мной покончено.

— Ладно, — сказал Шеридан, взял со стола вечернюю газету, прошел к креслу у камина и сел спиной к сыну. — До свидания.

Роскоу встал, понурив голову, но в потухших глазах мелькнуло облегчение.