Суета сует

Ирина не слышала этого негромкого, такого, казалось бы, неуместного смеха. Она не могла замечать ничего вокруг, потому что в один миг попала в полную власть страсти. Больше ничего не существовало. Ничего, кроме томления плоти. Ирина почувствовала, как нахлынула волна желания, сладостной истомой отозвалась в каждой клеточке ее тела. Это долгие годы ожидания извергали пламя, которое искало выход. Жар разлился внизу живота, поднялся к груди, залил краской лицо. От охватившего волнения стало сухо во рту. Пристально глядя на красивые руки Максима, Ирина поняла, что сейчас больше всего на свете хочет, чтобы эти руки касались ее, ласкали ее. Никакого удивления, страха, обязательств перед подругой. Перед ней стоял свободный мужчина, который всегда ей нравился, которым она всегда восхищалась и втайне мечтала о встрече с таким, как Смыслов. Сейчас Ирина не видела причин, чтобы противиться желанию. Пусть разрастается, пусть туманит разум, значит, так должно быть. Макс должен был стать свободным, чтобы сразу попасть к ней в плен. О, она не выпустит его из своих сетей! Она покажет ему настоящую жизнь, такую, о какой он и не мечтал. Она не стала прогонять желание. Едва сдерживая сбивающееся дыхание, Ирина подняла на Смыслова полные призыва глаза.

— Поможешь?

— Помочь? Сейчас уже поздно. Стучать нельзя — люди спят.

— Да, стучать точно нельзя, — грудным голосом сказала Хмелевская, роняя из рук все, что она только что с таким усердием собирала.

— Ты что? — Максим, наконец, обратил внимание на ее обжигающий взгляд.

— Ничего, — Ирина чувствовала, что это и есть ее шанс. Сегодня такой вечер, когда нечего задумываться о правилах морали. Морали нет. Есть желания, страсть, отчаяние и беспомощность. Ее желание, его отчаяние. Если соединить их воедино, получится что-то очень нежное, трогательное, неизбежное. Ирина подошла к Смыслову ближе. Настолько близко, что почувствовала его горячее дыхание, едва уловимый аромат одеколона. Ее руки обвили шею Максима.

— Ириш, что ты делаешь?

— Хочу тебя спасти.

— Что? Ты не это хочешь сказать.

— Ты прав — соблазнить.

— Зачем?

— Чтобы ты забыл обо всем. Чтобы я снова увидела твое красивое лицо без этих грустных морщинок, опущенных уголков рта, — Ирина говорила с придыханием, тихо, почти шепотом. Ее пересохшие губы ждали ответа. Она облизывала их кончиком языка, жадно глотая слюну. — Я люблю тебя, Максим. Люблю в тебе все. Ты даже не представляешь, как я жила все эти годы…

— Перестань. Как ты можешь? — он отвел ее руки, преодолевая легкое бессмысленное сопротивление. Неожиданно в его глазах появилась насмешка, губы исказила кривая ухмылка. — Что, срочно нужен половичок возле входной двери?

— Господи, — Ирина отшатнулась и, закрыв лицо руками, отвернулась. Она ждала, что сейчас хлопнет входная дверь. Ее барабанные перепонки не выдержат этого звука и разорвутся. Черт с ними. Зачем ей что-то слышать, если Макс никогда не произнесет того, о чем она мечтает? Ослепнуть бы еще, чтоб больше никогда не видеть этих серых глаз, смотрящих на нее с таким укором. Хотя, даже ослепнув, она будет видеть, как он испепеляет ее презрительным взглядом. Это навсегда останется в ее памяти. Пусть же он уходит скорее, тогда она сможет завыть, закричать на всю комнату. Что же теперь будет? Она поторопилась, какая нелепость! Она слишком поторопилась, переоценила себя, недооценила глубину его боли. Конечно, он не мог поступить иначе. Он оттолкнул ее — чего еще она ждала? Его бросила любимая женщина, единственная любовь, отдушина, ради которой он был готов на все. Он всю жизнь провел рядом с человеком, который дал ясно понять, что больше не нуждается в нем. Конечно, глупо было надеяться, что после такого стресса Максим захочет очутиться в ее, Хмелевской, жарких объятиях. Да ему это и в голову не приходило. Самонадеянная идиотка… Теперь все кончено, он не придет никогда. Он шел к другу, а получил… Очередная победа Милы, о которой она даже не подозревает. Подруга снова оказалась на высоте.

— Ира, — тихий голос Максима раздался совсем близко.

— Что? — она из последних сил сдерживала слезы. Она не заплачет при нем. Пусть же уходит, зачем он медлит…

— У тебя есть коньяк?

— Что? — она медленно повернулась. Смыслов стоял, опершись о входную дверь. Его глаза смотрели куда-то поверх ее головы, словно и не видя ничего. Осунувшееся и постаревшее лицо застыло, как маска, не выражающая никаких чувств.

— Просто если я выпью, то будет стопроцентный повод остаться до утра. Я за рулем, — его губы едва шевелились, существуя словно отдельно от застывшего лица.

— Не нужно. — Ирина осторожно взяла его за плечи, отвела от двери и, открыв ее, повернулась в черноту лестничной площадки. Она смотрела на едва освещенные пролеты, ступеньки, представляя, как через мгновение непослушные ноги Смыслова будут спускаться по ним. — Так не нужно, Макс. Ты извини меня. Я не знаю, что на меня нашло. Я не должна была…

— Я не должен был приходить, ты — говорить правду. Глупо, да?