Sugar Water (ЛП)

У Малфоя-старшего имелась одна из самых больших в мире коллекций темномагических предметов. Люциус с юности был заядлым собирателем, любителем и активным пользователем подобных артефактов. Драко очистил от них все свои поместья, по каминной сети сообщив Министерству, чтобы их должным образом вывезли. Это собрание вызывало ощущения, схожие с теми, что порождали отцовские Охлаждающие чары, только гораздо хуже. Внутренности царапало тошнотворное тёмное чувство. Оно ворочалось в голове, и эта зараза чудилась Драко в виде чёрного дыма. Его преследовал специфический привкус. Ему потребовалось два дня, чтобы принять решение, и пять, чтобы Министерство ликвидировало результаты работы отца, который посвятил тридцать два года своему второму любимому хобби.

Драко мог бы распродать коллекцию и как минимум удвоить состояние Малфоев. За это собрание в одном только Лютном переулке он бы получил миллионы. Но душа к этому не лежала — Драко не собирался тратить на это свою жизнь. Он не был самым честным или достойным человеком. Но и в отца он не превратится — он пообещал себе это ещё до того, как оказался в «жирном доме». Он будет другим.

Раздался негромкий стук в дверь, и, обернувшись через плечо, Драко взглянул на посетительницу. Гермиона скрестила руки, словно пыталась согреться, прежде чем шагнуть за порог. Возможно, это сказывалось подсознательное желание защититься.

— Ты уверен, что хочешь это сделать?

— Разве не ты должна убеждать меня, что это хороший поступок? — Драко отвернулся и взял в руки перо.

Чёрное с красным — любимые цвета отца. Все перья, на концах украшенные инициалами «Л.М.», были сделаны на заказ. Малфой-старший никогда не разрешал их трогать. Его отец был самым закрытым человеком, совершенно не терпевшим посягательств на свою собственность. Прикасаться не позволялось ни к одной его вещи. Даже будь это книга, которую он читал, или спинка его стула.

— Ты сам знаешь, что это хорошее дело. Но… Я имею в виду, не будешь ли ты об этом сожалеть?

Однажды она заявила, что Драко склонен испытывать чувство вины. Он тогда посмеялся: злым людям это противопоказано, иначе они станут добрыми. Но поразмыслив, решил, что она права. Драко испытывал вину и о многом сожалел.

— С чего бы это?

— Не знаю.

Ну, конечно же, знала. Именно по этой причине Драко чувствовал себя виноватым всякий раз, когда сливал ей информацию. Но Азкабан всё изменил. Он много чего там услышал, и старые привязанности испарились. Это как если ты долгое время с кем-то очень тесно дружишь, а потом вырастаешь и обнаруживаешь, что теперь вы слишком разные. Только в его случае всё было ещё хуже. Шла война, а Драко водил дружбу с большим количеством плохих людей.

Это не означало того, что он не мучился виной и полностью утратил связь с прежними приятелями. Но выживают самые приспособленные. И весь вопрос в том, кто прав, а кто нет. Драко до тошноты надоело пытаться двигаться дальше и тут же останавливаться. Он должен был отпустить прошлое. Это было условием для движения вперёд, для поиска пути и попыток всё исправить — насколько это возможно.

Драко пришёл к выводу, что мир может его ненавидеть. Но ненавидеть самого себя он не собирался.

— Грейнджер, я уверен.

Её ладонь прижалась к его спине между лопатками, и Драко поднял глаза на стену. На портрет своего отца. Люциус был потрясающе собран: безупречный, холодный, давящий образ в краске. У него был взгляд, способный заставить тебя прочувствовать любые эмоции, в зависимости от того, чем именно ты занимаешься. Драко пришло в голову, что это знающий взгляд, призванный вызывать в нем чувство вины. Заставить его постоянно мучиться сожалениями, что он не стал тем сыном, которым должен был. Что он не достоин сравниться с Люциусом.

Рассматривая портрет, Драко прищурился; ладонь Грейнджер прижалась крепче и прошлась по напряжённой линии его позвоночника.

Сейчас это уже не играло особой роли, ведь так? Он выдал все отцовские тайны и сдал Министерству все темномагические артефакты. Он передал данные, которые нанесут серьёзный удар по стану Пожирателей Смерти. Отказался от своих притязаний, подписав документы отцовским пером. И какая разница, каким сыном он стал по мнению Люциуса, ведь было уже слишком поздно. Во многих смыслах.

Я никому не принадлежу.

Драко больше не был сыном Люциуса Малфоя. Он избавился от имён, ярлыков и всего того, что пыталось его определять. Долгое время он видел себя сыном своего отца. Как и все остальные, ведь именно им он и должен был быть. Но тут такая же история, как с красками. Все могли считать его оранжевым, а он был синим. Тёмно-тёмно-синим, и имело значение только то, что он видел сам. Его собственное восприятие. То, какими он видел кружащие вокруг цвета.

— Ты напряжён. Тебе следует принять душ.

Драко повернулся, открыл было рот для ответа, но помедлил. Её близость удивила его. Гермиона откашлялась и сделала шаг назад, теребя волосы и глядя в пол.

— Я только что из душа.

— Тогда ванна? Она успокаивает.

— Мне не нужно успокоение.