Сухие бессмертники. Боевик

Весь день Каравайникова снова и снова перелопачивала знакомства, выискивая, кому бы доверить свою исповедь. Весь день она пестовала литературную форму своего зловещего признания. Оттачивала мотивы задуманного преступления.

И весь следующий день Каравайникова прикидывала над чьей головой разразится ее гроза, на кого все-таки обрушит она свои громоподобные слова о своем праве лишить дрянного человека жизни. Даже мысленно не допускала возможности вмешивать попов в свои дела личной мести. От этого обюрократившегося учреждения за версту несло демагогией.

В конце концов, Полина выбрала в исповедальники давнишнего, хотя и малознакомого, самого безобидного приятеля, экстрасенса Фаддея Капитоныча. Программиста, свихнувшегося на оккультных науках. Он не имел контактов с ее друзьями и не мог быть источником сплетен на работе.

И вот дело сделано. Позор ее озвучен, блокада страха прорвана…

Но первая попытка не удалась. Фадей Капитонович попросту "сдрейфил". Испуг экстрасенса покоробил ее. Ей стало стыдно за себя.

Вторую попытку она смогла сделать лишь через два дня.

– Фаддей Капитонович, ради бога… Простите меня… Скажите честно, убийца может рассчитывать на внимание экстрасенса? – Слово в слово скороговоркой повторила Каравайникова давно заготовленную фразу.

На этот раз Каравайникова была уверена, что не дрогнет, снова ощутив в голосе бедняги неподдельный ужас. Но уверенности ее хватило лишь на несколько секунд.

– Вы, убийца? Не понял! Кто вы? – Выкрикнул Фаддей Капитонович и задохнулся от возмущения.

"Трус! Какой же он все-таки трус!"

Ноги стали ватными, Полина мешком свалилась в кресло и прижала трубку телефона к сердцу. Озвученное несчастье стало еще тяжелее.

– Кого вы убили? За что?… Нет, нет и нет! Я не желаю с вами разговаривать!

Закашлялся и осекся экстрасенс…

И, как и в первую попытку, Каравайникова одеревеневшей рукой опустила трубку телефона на рычаг. Прорыв сквозь блокаду страха захлебнулся, едва начавшись. Полина чувствовала себя злоумышленником, заложившим бомбу под дверь совершенно невинного человека.

Никогда прежде такой паники Полина не испытывала. Она гордилась тем, что знакомые считали ее волевой, рассудительной, даже суховатой женщиной. Да, действительно, она давно уже не подвластна бесчисленным житейским треволнениям, от которых семейные бабы "сходят с ума". Все обычные бабские заморочки рассудок Полины немедленно брал – под контроль, и не позволял разной чепухе портить ей жизнь.

Перспективу прожить жизнь одинокой старой девой Полина приняла как должное. Приняла и запретила себе рассуждать сама с собой на эту тему. Давно приняла. Не металась по врачам, по ворожейкам, как обиняками мягко советовала мама. Зачем? Чтобы понять, – за что Господь создал ее такой ущербной. А что тут понимать? Что это даст? Ну, зачем пустые хлопоты, если мужчина не привносил в мир ее чувств ничего значительного, а тем более – интересного?

Каравайникова не оспаривала злую волю природы, потому что в душе была глубоко верующей. Верующей, но не религиозной. На свой       манер верующей была. Полина спокойно верила в себя, как иные слабовольные бабы верили в Господа Бога. Каравайникова верила, что она и со своим уродством – ничуть не лучше, и ничуть не хуже всех остальных женщин. И это закалило ее характер. Полина была со всеми ровна, хотя порой своей невозмутимостью доводила подруг и начальство до белого каления.

Женщины чему только не завидуют. Коллеги женского пола завидовали даже тому, что Полина хорошо ужилась со своей обреченностью на одиночество. Даже солидные, семейные матроны закипали от того, что "эта" Каравайникова никого из противоположного пола не желала, никого не ревновала. Да, да, да! Она категорически не страдала из-за эгоизма мужиков, обнаруживая в женщинах чувственного эгоизма не меньше. Подумаешь, беда какая! Да сам половой инстинкт влечения – квинтэссенция эгоизма. В этом человек никогда не возвысится над животным. Полина даже гордилась, что была независима от животного эгоизма и собственной похоти.

Подругам бесполезно было жаловаться Полине на " беспросветную женскую долю". Кухня, стирка, пудовые сумки с рынка все это было и в жизни Каравайниковой. И если не зацикливаться на этих трех китах семьи – то и повода для нытья не будет.

Полина не скрывала, что тяготится семейными дрязгами подруг, которые с таким ожесточением выносились на всеобщее обсуждение. И все из-за вечной нехватки жалости со стороны и преизбытка собственной жалости к себе. Ну, прямо как наркотик действует на женщину дефицит жалости.

"Ну и что!? – возмущалась Полина. – И меня никто не жалеет, не балует поблажками, разными там одолжениями, цветочками, шоколадками. Я же не стону". Намеки на противоестественное бездушие, от которых не смогли удержаться даже близкие люди, отскакивали от Каравайниковой, как шальные пули от хорошей брони.