Сухотин

Вульф, оказывается, снял уже для всех нас номера – отдельный для меня и Двинских, отдельный для себя, и еще один для оборотня. Анна при этом жила совсем в другом месте, что меня, признаюсь, все же несколько утешило. Все мы собрались в самом большом номере – номере самого Вульфа, где он, скинув цилиндр и перчатки, по-барски развалился в кресле и уставился на Паладдю, явно намереваясь перещеголять ее в нахальстве.

– Так что же? Она будет обращаться в волка? Или в кого там она обращается? – произнес он, старательно глядя мимо всех присутствующих.

Паладдя мрачно усмехнулась, и вытащила из маленькой, вышитой гладью сумочки все ту же старую косынку.

– Лучше отойдите, – сказала она нам, и мы все покорно отошли к стене, поближе к выходу. Все, кроме Вульфа, который не тронулся с места.

 Правда, просидел он там недолго – через секунду после того, как Паладдя стала волком, он самым бесславным образом покинул кресло и весьма спешно присоединился ко всей остальной нашей разношерстной компании.

– Достаточно! – первым крикнул он, хотя Паладдя и так уже была человеком. – Это вранье! –  продолжил он кричать, и голос у него при этом дрожал. – Она… на ней даже одежда превратилась! Как такое может быть? Она не настоящий оборотень, она аферистка!

– А как ты летаешь? – спросила Паладдя,  по-бычьи наклоняя голову вперед. – Что, крылья отрастают? Как ты летаешь, так я и оборачиваюсь!

– Давайте оставим в стороне технические тонкости, – сказал я,  вставая между враждующими сторонами. – Антон Карлович, присядьте. И вы, Пелагея…

– Михайловна, – сказала Паладдя.

– Пелагея Михайловна, тоже сядьте. Анна Константиновна, не попросите ли принести нам всем чаю?

– А теперь, Антон Карлович, – сказал я, когда у всех нас в руках были расписные чашки, а на столе стояло печенье в вазочке и высилась горка бутербродов. – Теперь, Антон Карлович, расскажите нам о банде Якова. Вам сообщили, где они?

Но Вульф не стал отвечать на мой вопрос.

– Я ей не верю, – процедил он сквозь зубы, кивая на Паладдю.

– С ее стороны весьма опасно вводить нас в заблуждение, вам не кажется? Что она будет делать, если она не настоящий оборотень? Ее ведь сразу убьют.

– Но она… она…

– Антон Карлович, мы все ждем ваших указаний, – устало произнес Двинских.

И, – слава всем психиатрам! – он опять попал в точку. Антон Вульф сразу подобрел: в кои-то веки кто-то ждал от него указаний.

– Тот мужик, Яков и его банда, они здесь. В Перми, – произнес он важно. – Где их логово, мне неизвестно, но зато я знаю, где они бывают каждый день. В ресторане «Крым».

Мне захотелось узнать, где логово самого Вульфа, не в гостиничном же номере он держит запасы человеческой крови, но я сдержался.

– Они пока просаживают награбленные деньги, – продолжил Вульф. – Но как только средства у них закончатся, они вновь возьмутся за грабеж. Скорее всего, здесь же.

– Значит, Пермь бдит не зря, – сказал я. – Ты сможешь справиться с восемью вампирами? – повернулся я к Паладде.

Паладдя неопределенно повела плечами, но в раздумьях сидела недолго.

– Может, этого упыря прибить? Так, для проверки? – спросила она, усмехаясь в лицо Вульфу.

И Вульф снова принялся ругаться дрожащим голосом.

16. Ресторан.

Ресторан «Крым» занимал два этажа. Верхний отделан был ярко и грубо, с претензией на шик. В залах были эстрады для оркестра и для цыганского и русского хоров, а громогласный орган заводил вперемешку между хорами по требованию публики кому что нравится – оперные арии мешались с Камаринским, и гимн сменялся излюбленной «Лучинушкой». Здесь утешались загулявшие купчики и разные приезжие. Первый этаж здания ресторану не принадлежал, и был занят торговыми помещениями, а под ним, глубоко в земле, подо всем домом, находился огромный подвальный этаж, весь отданный под трактир. И если верхний ресторан только в темное время суток считался местом разгульным и опасным, то нижний был таким всегда, и именно там целыми днями пропадал Яков со своими людьми.

Но было у этого злачного места и преимущество: его размеры и плохое освещение, подкрепленное густым табачным дымом, что позволяло мне и Двинских совершенно спокойно наблюдать за бандой, не опасаясь, что они как-то выделят нас из общей массы. А еще там было очень грязно – липкие, засиженные мухами столы, мутная посуда, пол, мягкий от грязи и насыпанных на него опилок. Стоявшая прямо в общем зале плита, на которой все жарилось и варилось, свежести этому месту тоже не добавляла, а напиток, который принесли нам из подобия буфета, пах клопами. Но в этой толпе, где все было пьяным-пьяно, где все гудело, пело и ругалось, надо было пить, и мы делали вид, что пили.

– Яков Степанович… Яков Степанович… – сквозь крики и гвалт долетел до нас раболепный голос одного из бандитов.

Яков Степанович не стеснялся. Не довольствуясь поднесенными ему спиртными напитками, он прямо на стол выставил бутыль с темной густой жидкостью, в которой без труда можно было опознать кровь, и периодически наливал из нее и себе, и другим.

– Их больше, чем восемь, – задумчиво произнес Двинских. – Как думаете, они еще кого приняли в свои ряды?