Сукины дети

Рёв, отчаянный и срывающийся, заставлял сердце Лины содрогаться. Она посмотрела наверх. Небо, затянутое тучами, словно смотрело в ответ на Лину. Неужели это оттуда доносится плач? Идей, кто же это плакал, было совсем немного. Она была уверена, что это ее дочь, наверняка винившая мать в своей смерти. Лина и сама раскаивалась перед небом, молча пялясь в самое глубокое место, откуда, как ей казалось, на нее смотрели два глаза.

— я люблю тебя до сих пор, Яся. Ты же знаешь об этом? Прости мать свою, оставь мою душу в покое, не мучай старуху, не долго так я протяну, дочь. Что же ты хочешь ещё, милая? Я свой разум освободила для тебя, ты там живёшь постоянно теперь. Неужели виновата я в чём-то, Ясенька, дочь моя? отпусти меня, уже ничего не вернуть, в этом нет моей вины, — но облака сжимались, небо становилось мрачнее, солнце спряталось. Слезы непроизвольно текли по ее щекам, тихо стуча, падая на железную палку, — не вини меня, прошу, в смерти. Яся, я… я хотела бы вернуть тебя, я отдала бы все, чтобы ты жила сейчас, я бы сама умерла за твою жизнь, — ответа не было. Небо молчало. Яся молчала.

В ее голове все ещё звучал плач ребенка, он был настолько жалобным, что все внутренности Лины дрожали от боли. Она тонкими руками вытерла мокрое лицо. Слёзы; слёзы окропили бетонный холодный пол, но, по сравнению с больничным одеялом, впитывать ничего не стал. Слезы, как самая малость той боли, что держала в себе душа Лины. Нельзя было от нее избавиться просто поплакав, покричав, погрустив, или же просто отвлечься. Нельзя было от нее избавиться.

Она с надеждой рассматривала облака, выискивая там такие же зелёные глаза как у себя, но уже принадлежавшие ее дочке. Но ничего такого с неба не смотрело. Лишь вой стоял в голове эхом, как белый шум на фоне.

— милая, прости меня, прости мать, — Лина положила кулак на сердце, словно пытаясь поймать его, — забери мою жизнь. Забери, живи, милая, живи, прошу, — горло сковали слёзы. Издав краткое "кхт", она с трудом продолжила дышать.

Но дочь словно не слышала ее, она внимательно смотрела на свою мать, упрекая ее в чем-то: то ли за слабость винила, то ли за решение Лины жить дальше. Плач сменился на тонкий писк, что быстро утихал, а потом вновь эхом раздавался по старым дворам. Сердце обливалось кровью, но билось. И Лина ненавидела себя за то, что живёт. Это она должна была умереть. Она, а не Яся. Дочь должна была выжить, мать должна была умереть. Так неправильно жить, так больно жить ей ещё не было.

В домашней одежде Лина выбегает на улицу. Плевать, что зима, плевать, что холодно. Лишь бы найти источник воя, что несомненно принадлежит ее ребёнку.

Душа Яси навсегда останется с Линой; ее смерть будет вечным грехом для матери.

На слабых ногах она бежит на звук, спотыкаясь о сугробы, падая на ледяную землю. Звук все громче и громче — она уже видит в далеке своего ребёнка. Голос совсем сорвался, стал хриплым, еле слышным. Лины перепрыгивает последние метры, падая на колени перед кем так сильно провинилась. Через пелену слез и боли она видела нечто похожее на мёртвый труп дочери.

Умирающий щенок лежал на краю обочины. При дыхании слышалось, как что-то хрипит у него в лёгких, а синеватый оттенок кожи наводил на мысль, что ему оставалось совсем немного. Лина с восхищением смотрела на него. Он был похож на Ясю: такой же крохотный, синий и весь в крови.

Смерть — повод для вечной скорби Лины. Жизнь отныне будет в тяжесть, тело будет бременем.

Недолго думая, она обняла его, поднимая с холодного снега не менее холодного щенка. По размерам он был схож с младенцем, наверняка мать-собака бросила его, а самостоятельно выжить в этом городе у него не получилось. Сил не хватает даже на то, чтобы взглянуть на Лину — щенок скулит, не обращая внимания на руки, что окутали его тело.

— доченька, — аккуратно прижимая умирающего щенка, Лина содрогалась всем телом, — милая, доченька, Яся, пойдем домой, — передавливала щенку тело, отчего у него не получалось дышать, Лина быстрым шагом пошла обратно домой. Дома стояли, смотря куда-то вдаль, не обращали внимание на Лину и щенка. Да вряд-ли кому-то вообще было дело что до собаки, то и до Лины. Они оба не нужны никому.

Проклятье, созданное разумом, не насылалось дочерью. Его Лина приняла сама.

Собака уже не дышала. Она мягко повисла у Лины на руках, позволяя обнять себя. А мать прижимала, закрывала голое тело щенка, ласково укачивала. Добравшись до квартиры, Лина первым делом бросилась до пелёнок в углу комода. Нужно было запеленать ребенка, чтобы тот согрелся. Хотя холодное тело вряд-ли когда-нибудь можно будет согреть. Но все же мама, как ласковым нежным словом мысленно называла сама себя Лина, крепко закутывала дочь, вовсе не обращая внимания на собачью морду. Такие глупости не волновало Лину, она прекрасно чувствовала эту связь с дочерью, что лежала прямо перед ней. Ее не волновало даже то, что "младенец" не плакал. Бедный щенок умер, испустив душу на руках Лины. Хотя, вряд-ли у собак есть души.

…