Сукины дети

Она всегда была задумчивой и разговорчивой, но наедине с матерью она молчала, так как даже такой близкий человек был очень далёк от неё. Всегда, когда ей хотелось, чтобы её обняли или просто посидели рядом, мать уходила, отмахиваясь от просьб Лины. Где-то в пять лет она обрела привычку обнимать и гладить саму себя, когда грустила или плакала. Успокаивалась так быстро, понимая, что слёзы никак не помогут. Но иногда всё же хотелось маленькой Лине посидеть и поплакать над сломанной игрушкой или над грустным мультиком, как то делали другие дети в её возрасте, а не сидеть с равнодушным лицом, пялясь в ободранную стенку, думая то над смыслом жизни, то над остальными вечными печальными вещами.

Почему-то это всегда так волновало Лину — смысл. Все вокруг вели себя так, словно точно знали свою судьбу и своё предназначение, но упорно не рассказывали об этом ей, а Лина одна слонялась без какого-либо смысла и безрезультатно пыталась найти его.

Вначале её печалил этот вопрос, а потом просто жил в разуме навязчивой мыслью. Но вскоре он забылся как-то, правда, она не уверена, что этот вопрос полностью может забыться: иногда он возникал на выпускных, экзаменах, при звоне будильника рано утром и перед сном. Но тогда она говорила себе: «Так надо, так все делают». Надо — значит надо. Вот она и жила, брала пример с окружающих людей и отгоняла все вопросы.

Сам же Нисон сейчас просто понял, что хочет лишь спокойствия. Он ненавидел собак, остерегался их и никогда не сопереживал им. Они загрызли его мать, забрали близкого человека и всё ещё бегают на улице в поисках пищи. Они были вирусом, были занозой в городе, что постоянно вредила людям. Нисон всегда прогонял их, кидался камнями и пытался даже пару раз отравлять им еду. В конце концов возле его дома больше не было собак, они обходили его стороной. И Нисон был спокоен, пока не видел "тварей". Именно так он называл бездомных псин. Он и сам не знал, откуда взял такое грубое название собакам, но всё же продолжал их так называть.

Нисон не понимал и не разделял все чувства Лины к этим созданиям. Она постоянно плакала из-за них, кормила и ласкала их, давала клички собакам, которых видит часто. Если Лина различала в псине знакомые черты, то сразу же называла их безошибочно каждого своей кличкой: Снежок, Гром, Пушинка, Цветик, Тузик, Лапка, Мартина, Винни… — их было не сосчитать. Нисон путался не только в собаках, но и в их именах. Для него эти твари никак не различались, а вот Лина видела у каждой свои отличия. У кого-то глаза были печальнее, у кого-то на шерсти пятнышко, у кого-то лапка другого цвета. Лина помнила больше пятидесяти собак, различала их, каждому сочувствовала, да и в общем любила их. И это была любовь скорее от того, что она просто к ним привыкла. Знала бы она другую жизнь, то никогда не стала бы думать так часто о собаках.

Но всё же почему-то Лина и Нисон сошлись, даже не обращая внимания на такую разность между чувствами к собакам — практически главным жителям города.

Нисон всегда отличался пониманием, но никто и никогда не говорил о нём как о сопереживающем человеке.

У врат рая

Лина всё сидела, прижавшись к Нисону ещё некоторое время. Он бережно и заботливо обнимал её, боялся даже дышать, ведь раньше Лина редко подходила к нему, чтобы понежиться. Он всегда дорожил такими моментами: Лина сидит совсем рядом, не против, чтобы её обнимали, сама кладет голову на плечо, прикрывая руку Нисона своей рукой. Сейчас он понимал, чем вызван такой прилив любви — беременностью, но всё равно удивлялся, ведь Лина будто менялась с каждой секундой. Ему и нравилось в ней это, такое непостоянство, такая глубокая душа, такие зелёные глаза. Именно в эти моменты, когда Лина сидела рядом, он видел своё отражение у неё в зрачках. Жаль, что его нельзя было запечатлить, ведь нисон отдал бы все свои деньги, чтобы каждый день видеть это. Но, к великому сожалению, своё отражение в черных зрачках он видел крайне редко.

Лина была для него своим необитаемым островком, дикой степью, каждый сантиметр которой поражал. Она вся была такой загадочной, непонятной, и Нисон восхищался этой многогранностью.

— Милая, тебе нужно записаться к врачу, а после уйти в декрет, — он тихо поглаживал её плечо. — Я не позволю, чтобы беременная женщина работала.

Лина искренне посмеялась, наклонив голову. Что-то в глазах всё-таки блестело, и это отчётливо видел Нисон.

— Да брось ты! Ниска, моя работа не такая уж и трудная, чтобы я не смогла работать на маленьких сроках, — Лина махнула головой, а за ней полетели волосы, щекоча ему нос.

— Ты носишь моего ребёнка, я хочу, чтобы все с ним было хорошо, — он положил руку на её живот. Он был плоским, запястьем Нисон чувствовал её выпирающую тазовую кость.

— Ладно! Но ты тогда будешь содержать меня.

— Я и так это понял, Лина.

Она ещё раз посмеялась, заставляя Нисона наслаждаться её счастливым смехом, который он слышал очень редко.

— Ха, ну ладно, тогда буду содержанкой. Кого ты хочешь: мальчика или девочку?

— Наверное, девочку. Дай угадаю, ты тоже?