Суккуб

– Евгений. Самара. Ваш выпускной вечер в школе был освещен в прессе. Насколько я знаю, сейчас восемь ваших одноклассников согласились свидетельствовать против вас в суде. Но есть еще один, не доживший до наших дней… – Женя сделал паузу. Если я остановлю его сейчас, это будет «еще одно доказательство»… – вы не боитесь обвинения в убийстве Данилы Верхого?

– Все мы чего-то боимся, Евгений, – я смотрела в камеру, не улыбаясь. На телесуфлере появился текст, но я игнорировала его. – Виноватые боятся праведной кары. Невинные – ложного обвинения, – на экране рядом с камерой появилось НЕ ГОВОРИ О БОГЕ! – я сделала паузу. Миша давал текст. Гриша давала мысли. По-другому она пока не умела. – Я читала о трагедии в газете, так же как и другие жители Самары. Очень надеюсь, что власти не будут обвинять меня в гибели Дани лишь потому, что мой агент решил позаимствовать американскую судебную практику и выбрал для этого абсолютно нелепое обвинение.

О том, какого хрена они пропустили эти звонки, нам еще предстояло поговорить после эфира. Гриша играла желваками, совершенно перестав быть похожей на женщину. Ведущая продолжала задавать невинные вопросы. Я улыбалась, стараясь ни о чем не думать и читая подсказки с экрана.

Казалось, это никогда не закончится. Нужно было послушать Гришу и не соглашаться. Все было прогнозируемо.

– Ты молодец, – сказала Гриша, беря меня под локоть, – пошли отсюда.

– Ты оставишь это так?

– Да, я оставлю это так. Я тебя предупреждала. Пошли.

Мы шли по запутанным коридорам, я пыталась вдеть руку в рукав полушубка. Гриша шла рядом. Валера, отставной капитан, помог справиться с неподдающейся одежкой. Стилист догоняла, стуча сапогами по линолеуму как мамонтенок.

– Нужно в Самару, – сказала я тихо. – Закажи билеты. Ты и я. Больше никто.

– Нельзя.

Мы выходили на улицу. Стилистка Катя крикнула «пока», направляясь к своей машине. Мы втроем шли к нашей. К моей. Но за рулем последнее время была Гриша.

– Когда он звонил последний раз? Давай попробуем договориться, – предложила я в очередной раз. Миша был достаточно умным и адекватным, чтобы оставить мне возможность договориться. По крайней мере, я считала его таким до того, как мы ушли.

Гриша сунула руку в карман за ключами. Достала, пиликнув сигнализацией. Обернулась ко мне.

– Сама решай…

Было тепло и слякотно. Около нуля. Падал легкий мелкий снег. Ноги тонули в грязной весенней жиже. Со всех сторон стоянку освещали фонари. Но откуда раздался хлопок, я не поняла.

Гриша продолжала стоять и смотреть на меня, а я уже валилась на землю под давлением Валеры. Плечо и голова больно ударились об асфальт. Я набрала в рот ледяной жижи. Начала отбиваться, разворачивая лицо под его рукой и кашляя.

Гриша…

Когда он отнял руку и побежал, я села. Руки тряслись.

Протянув ладони к дубленке Гриши, распахнула. На ее груди расползалось пятно.

Гриша…

Подняла взгляд, ища Валеру. Он побежал за стрелявшим. За машинами не было видно. Поднялась. Увидела.

Подумала: стоять.

Подумала: не оказывать сопротивления.

Валера, звони в скорую. Звони в скорую. Звони…

– Гриша… – я опустилась на колени.

Она смотрела на меня и молчала, прижимая руку к груди. Коса потонула в грязной жиже. Губы раскрывались и снова закрывались. В горле клокотало.

– Все будет хорошо. Сейчас скорая приедет. Потерпи… – шептала я, гладя ее щеку, – все будет хорошо.

– Я знаю, – кашлянула она. Я отвернулась на мгновение: изо рта потекла темная струйка. Вернув к ней взгляд, я попыталась стереть кровавый след, но лишь размазала по щеке.

– Сейчас скорая приедет…

Поздно прикрывать… Но хотелось закрыть ее хоть от снега. От ночи. От боли…

– Ты все можешь… я знаю, – выдохнула она с бульканьем.

Я закрыла глаза. Что я могу? Накрыла ладонью ее руку, прикрывающую эпицентр боли. Что я могу? Если бы я понимала! Я не могу сказать: не умирай. Не могу приказать: живи.

– Потерпи. Сейчас скорая приедет, – повторяла я, плача. Господи, как глупо!

– Я вызвал скорую, – сказал Валера над нами, кидая мордой об багажник какого-то парня.

– В кого он стрелял? – перевела я взгляд на капитана.

– В него, – ответил парень, кивая на Гришу.

Валера смотрел на него странным взглядом. Он явно не понимал спокойствия наемника.

– Потерпи, – прошептала я снова, прижимаясь губами ко лбу Гриши.

– Лида…

Я смахнула с плеча руку.

– Лида, его… Её уже нет.

Я заревела, прижимая ее голову к себе. Как же так? Как же так? За что? За что ее? Она же часть меня. Часть моей жизни. Как я без нее?

Скоро послышались серены. С каждым мгновением все громче и громче. Я же не могла поверить, что ее больше нет.

10.

Мы давали показания. Парень, стрелявший в Гришу, признался в содеянном. Я удерживала его внимание даже за стенами. Валера смотрел на меня странным взглядом. А у меня перед глазами была только Гриша. Ее спокойное лицо, светлая коса. Ты все можешь… Я знаю…

Далеко за полночь Марк привез меня домой, раздел и усадил в ванну. Я вся пропиталась химическими реагентами, грязными лужами, кровью Гриши. Я не могла отпустить ее. Не могла разжать пальцы. Она не могла исчезнуть…