Суккубус

Часть третья

Глава первая

Похороны Джесс Паленберг были назначены на час дня. Она лежала в гробу. Такая красивая. Такая не по-настоящему живая. Тэмми смотрела на ее алые губы и вспоминала поцелуй. Возможно, последний поцелуй Джесс, в ее короткой жизни.

– Зачем Кевин сделал это?

Фэй обняла подругу. Мать Джесс заплакала, прощаясь с дочерью. Ее девочка. Ее единственный ребенок. Ради чего теперь ей жить? Боль. Страх. Тэмми подумала, что в ту злополучную ночь могла остаться у Джесс. Но она испугалась. Испугалась своих чувств. Может быть, если бы она смогла побороть смущение, то сейчас Джесс была бы жива. Или же нет? Тэмми представила, как ее мать плачет возле гроба. Господи! Она могла умереть вместе с Джесс! В ту ночь! И… Жизнь. Такое мерзкое чувство внутри. Слава богу, что хоронят не тебя. Слава богу…

Гроб опустили в землю. Вечерело. Тэмми вернулась домой. Слезы. Почему они не хотели катиться из глаз? Почему? Старшая сестра собиралась на свидание. Она мерила кофточки, спрашивая у Тэмми, какая из них больше подходит к ее прическе. Тэмми хотелось ее придушить. Как она не может понять, что сестре плохо? Как она может быть такой безразличной?!

– Моя подруга умерла! Ты понимаешь?! – вспылила Тэмми.

– Что я должна понять? – Кристин убрала помаду и посмотрелась в зеркало. За окном гудела газонокосилка. Хмурый отец стриг мокрый после дождя газон.

– Мне плохо, – сказала Тэмми.

– Съешь таблетку.

– Пошла к черту.

– Истеричка!

Хлопнула дверь. Тишина. Тэмми включила телевизор. Сможет ли она когда-нибудь снова улыбаться? Сейчас казалось, что нет. Сейчас казалось, что мир слишком огромен для ее маленького тела. Океан жизни, в котором она – это капля. Пустыня одиночества, в которой она – песчинка. И ветер дует, поднимая к небу столбы пыли. Их конусообразные тела извиваются, вырывая из выжженной солнцем земли то немногое, что еще пытается расти. Маленькие змейки прячутся под камни. Их яд останется неистраченным. Их яд останется внутри их сердец. Тэмми закрыла руками лицо, надеясь, что на этот раз ей удастся заплакать, но глаза ее были такими же сухими, как пустыня, которую она представляла.

* * *

Карие глаза застенчиво смотрели на Лаялса Кинсли. Его дорогой костюм и презентабельный вид в сочетании с хорошим одеколоном убеждали Керри, что он будет нежен и заботлив. Его лицо казалось ей знакомым. Она помнила этот лоск, эти грубые, словно вырубленные из камня черты, но память эта была не той, как если бы Керри встретила его на улице. Нет. В ней было что-то глянцевое, пахнущее типографской краской и шуршащее новенькими страницами "Forbes". Да. Этот мужчина напоминал Керри о богатстве и благополучии. Столовые приборы и наполненные "Шардоне" бокалы звенели в ее ушах. Кем же он был? Керри включила музыку. Мистер благополучие сел в кресло и закурил. Его лицо скрывало его возраст так же хорошо, как статуя в музее скрывает дату своего создания, отдавшись в опытные руки реставраторов. Блеск…

Керри улыбнулась и повела бедрами. Танцовщица из нее была никудышная, но она и не продавала свои танцы. Люди в этом доме платили за тело, и Мистер Респектабельность не был исключением. Продолжая танцевать, Керри мысленно листала глянцевые журналы. Может быть, ей удастся произвести впечатление, и Мистер Благополучие сделает ее постоянной любовницей? Нет. Такого не бывает. Керри обнажила плечи. Грудь. Молодость. Она повернулась к Мистеру Значительность спиной, показывая ему свои бедра. Боа сказал, что из нее выйдет хорошая шлюха. Грегори Боа. Она закрыла глаза, вспоминая его лицо. В памяти почему-то не осталось момента до и после. Лишь только прием на работу. Кабинет Боа. Его кресло. Лакированный пол, холод которого она чувствует своими коленями. Боа говорит, чтобы она смотрела ему в глаза. В его темные, как ночь, глаза. Темные, как ночь… Мистер Лицо с Журнала закуривает вторую сигарету, третью… Керри танцует. Медленная музыка кажется бесконечной. Одна песня, вторая, третья… Она смотрит в глаза Мистера Великолепие. Чувствует его внутри своего тела. Он не торопится, напротив, он изучает ее, наблюдает за ней. Его взгляд… О чем он думает? Керри поднимает бедра. Нет. В этих глазах нет желания. Нет страсти. Он хороший любовник, но это не более чем пришедшая с годами особенность. Странное чувство чего-то механического и неживого наполняет сознание Керри, вызывая отвращение и тошноту. Теперь глаза Мистера Дорогой Костюм напоминают ей объективы видеокамеры – те, что безразлично наблюдают за посетителями в супермаркетах. Снимают, снимают, снимают… Но ничего не чувствуют. Совсем ничего.