Сумеречные королевства

Он дернул меня за воротник камзола, увлекая назад.

— Вернемся наверх! — скомандовал мужчина, устремляясь к лестнице.

Я медленно пятился, не спуская глаз с оживших корней, ползших к ступеням.

На лестничной площадке галереи Урланк схватил меня за плечи:

— Слушай меня внимательно. — Его голос дрожал: — Следует подумать о чем-то ином, успокоить их, заверить, что мы не замышляем зла.

— Но в этом случае…

— Не то, — закричал Урланк, изо всей силы встряхнув меня. — Не то, покажи дереву, что ты веришь в нашего ректора!

— Но это невозможно! — пылко возразил я. — Я не могу этого сделать, потому что я не верю в него.

Корни уже карабкались по ступеням лестницы.

— Умоляю тебя, Агон. Закрой свой разум, обратись к картинам прошлого.

Охваченный паникой, он все сильнее сжимал мои плечи и бормотал, словно умалишенный:

— Покажи им темную сторону твоей души.

— Ни за что! — Я резко вырвался. — Наверняка есть другой способ, вы должны были сталкиваться с подобной ситуацией.

— Неужели ты не понимаешь? Никто и никогда до тебя не сомневался в предназначении Школы Ловцов Света. Это дерево считает тебя угрозой, опасной болезнью, которую следует искоренить. Убеди его, что ты достоин обучаться здесь, открой ему сердце, самую сокровенную тайну, что прячется в душе убийцы.

— Ни за что!

И тут мой взгляд снова наткнулся на корни, ползущие по лестнице. Я не желал сдаваться, еще раз отрекаться от Наставничества. Но одна лишь мысль, что я позволю Ловцам Света схватить меня, вызвала дрожь. Урланк, чувствуя мое смятение, приобнял меня.

— Мальчик мой, — шептал он, — ты нужен мне, ты должен успокоить Ловца Света. Только подумай, что будет, если корни схватят тебя: ты проведешь в их цепких объятиях часы, а быть может, и дни. Ты будешь совсем беззащитен перед лицом других учеников… Прошу тебя, лишь краткое воспоминание, открой свою память всего на одно мгновение…

— Но почему все случилось именно сейчас? Почему до сей поры деревья никак не реагировали на то, что я не желаю здесь учиться?

— Этого я не знаю, они совсем как люди, их эмоции не поддаются пониманию.

Корни уже достигли лестничной площадки и теперь скользили к нам. Что касается ветвей, то они сгибались, словно ветки плакучей ивы, и преграждали путь к верхним галереям.

— Мэтр Гийом, простите меня, — пробормотал я, опуская глаза.

— Он простит тебя, конечно, простит, — заверил Урланк голосом, дрожащим от нетерпения. — А сейчас закрой глаза, забудь Наставничество, вернись в Лоргол, вспомни, чему тебя учил отец…

Тупик Раздора, самый гнусный тупик Нижних кварталов. Отец кутается в черный бархатный плащ, рядом с ним возвышаются фигуры преданных соратников, среди которых затесался и его сын. Мне исполнилось четырнадцать, и по этому случаю барон де Рошронд подарил наследнику боевой цеп. Оружие олицетворяет доверие, то доверие, что мне оказывает отец. И именно это оружие придает мне смелости и позволяет смотреть в глаза трясущейся от ужаса добыче. Две янтарные бусины, поблескивающие в лучах бледной луны, нехотя заглядывающей в прореху на черном небосклоне. Глаза существа, которое не понимает, что происходит. Добыча, жертва… Загнанная в угол. Израненные пальцы царапают стену, перегораживающую тупик. Наивное стремление убежать, преодолеть каменную преграду. Я снова вижу мою занесенную руку, побелевшие костяшки, снова чувствую странное возбуждение, а также липкий страх, переполняющий душу. Кровь вскипает в венах. Я весь подчинен одной-единственной мысли: угодить ему, угодить властному отцу, и тогда, быть может, он согласится оставить меня в покое. Он никогда не отдает приказов, он позволяет мне выбирать, не оставляя выбора. И я вынужден стать судьей и палачом. Я перехватываю рукоять, сжимаю ее все сильнее и сильнее, тяжелый железный шар стукает меня по бедру. Мальчишка обнажает стилет. Он знает, что я явился убить его, и по его щекам катятся слезы бессильной ярости.

— Почему? — стонет ребенок, пока я медленно приближаюсь к нему. — Чего вы хотите?

— Ничего, — отвечаю я. — Ничего, что бы ты мог мне предложить…

— Неправда, — рыдает он.

Я должен действовать быстро, чтобы не дать зародиться жалости, любым другим чувствам, способным отсрочить казнь. Арбассен, притаившийся на крыше, соскользнул к самому водостоку, надеясь насладиться зрелищем. Я оборачиваюсь. Отец качает головой, а парнишка, как и все остальные жертвы, пытается воспользоваться моментом, чтобы ускользнуть. Цеп коротко свистит, и железный шар разносит череп несчастного. Он падает, как подкошенный. Алая кровь струится по мостовой. Рядом гремит голос отца:

— Отлично, Агон, отлично.

И его рука ложится на мое плечо…

Урланк с восторгом взирал на меня:

— Потрясающе, просто потрясающе, — сообщил он, указывая на корни, уползающие вниз по лестнице.