Сумеречные Врата

– Несомненно, жрецы развратили тебя. Состояние этих двух «блаженных сосудов» говорит само за себя.

– Что такое «развратили»? Когда приходит срок, Сам Отец нисходит к Избранной, и ее Восславляют, и она «Блаженный сосуд» для Его дитяти. А потом - Обновление!

– Сам Отец? Обновление?

– Точь-в-точь попугай. Какой Сын Аона в ДжиПайндру этого не знает?

– Новичок. Значит, ты сбежала, потому что не хочешь носить ребенка Отца?

– Мой срок уже скоро. Я становлюсь женщиной, и они все знают. Шепчутся, и показывают, и говорят: «Скоро». Тупые коровы. Но они правы. Они думают, я рада, но я не такая, как они. Я помню, как было раньше. Продавцы юкки. Я не хочу быть Блаженным Сосудом. Я сбежала.

– Что ж ты не сбежала из ДжиПайндру?

– У всех дверей Сыны Аона. День и ночь.

– А если выберешься, куда ты пойдешь? У тебя есть семья в ЗуЛайсе?

– Три брата, пять сестер. Еды мало, вот мать меня и продала храмовым жрецам.

Продали ребенка. Лишний рот в семье. С точки зрения вонарца - отвратительно, но в Авескии это обычное дело. И не худший выход, существуют и менее аппетитные способы избавиться от лишнего младенца. Если не находится покупателя, новорожденных девочек зачастую просто топят. «Избранным» в ДжиПайндру хоть еда и кров обеспечены. И все же… принуждение к соитию… практически рабство - в наше считающееся просвещенным время…

– А есть еще Избранные вроде тебя, которые хотели бы сбежать? - спросил Ренилл.

– Зачем птица-попугай такие глупости спрашивает? Чего он хочет?

– Знания.

– Тогда пусть молится или платит. Плати!

– У меня только несколько мелких монет…

– Ах, что я с ними буду делать, здесь-то? Еду. Принеси еды. Сюда. Тогда отвечу.

– Сын Аона желает накормить голодную, но это труднее, чем она полагает.

– Ничего, Попугай. Что-нибудь придумаешь! - Черные глаза блеснули. - А то я с ума схожу от голода. Сойду с ума, побегу к жрецам, стану выпрашивать у них хлеб. Скажу, о чем Сын Аона говорил с Блаженными Сосудами. Скажу, что он спрашивает. Лучше, если она не такая голодная.

– Намного лучше. Тогда жди меня здесь после заката. Я постараюсь что-нибудь придумать.

Наблюдения предыдущих дней навели его на мысль. К вечеру, когда хлопок ладоней жреца освободил неофитов, застывших в ритуальных позах, Ренилл остался на месте. Он скорчился перед одним из многоруких изображений Отца, примерно так же, как склонялся у подножия огромной статуи во дворе храма. И опять, как и тогда, каменная неподвижность, говорившая о самозабвенном поклонении, вызвала почтение Верных. Никто не решился потревожить замершего в позе самоотречения Сына Аона, и когда неофиты разошлись по работам, Ренилл снова остался, вжимаясь лбом в камень.

Проходили часы. Ренилл дремал, не меняя позы. Наконец процессия жрецов, потянувшаяся к трапезной, сообщила ему, что настал час заката. Чья-то рука осыпала его розовыми лепестками. Размеренные шаги затихли вдали. Ренилл не шевелился. Стихло доносившееся издалека пение, и ДжиПайндру погрузился в тишину. Загорелись красные огоньки, и только тогда он поднялся и заковылял прочь - припадок благочестия прошел.

Он прошел через храм без приключений. Если невидимые глаза и следили за его продвижением, то сам он не видел ни души. Вверх по лестнице на второй этаж он взлетел как во сне. По коридору к нише под лестницей, к этому вороненку - Избранной, которая еще помнит свое имя. Дождалась ли она его?

Чара - назвала она себя.

Девочка оказалась там, где Ренилл оставил ее. Скорей всего, она пряталась там весь день. Протиснувшись за стерегущую вход статую, Ренилл услышал частое, прерывистое дыхание, а потом голос:

– Попугай. Ты принес еду?

– Лепешку. И немного физалий… Я понимаю, мало, но больше я не мог утащить, не…

– Давай!

– Где твоя рука? У попугая глаза не совиные.

– Вот! - Она подползла поближе на четвереньках, и случайный луч упал на ее лицо, заставив глаза вспыхнуть красными огоньками. - Давай же!

Ренилл протянул украденные на кухне объедки в ту сторону, где только что мелькнули огоньки глаз, и почувствовал, как кусочки выхватили у него из руки. Девочка лихорадочно заглатывала пищу, испуская в промежутках звериное ворчание. Глаза привыкли к темноте, и Ренилл видел ее - открытый рот набит хлебом, челюсти работают… Бедолага.

Он ожидал, что девочка съест все до последней крошки, но она удивила его. Когда чавканье и ворчание наконец смолкли, осталась еще пара физалий. Девочка запихнула их в карман и подняла глаза, встретив его вопросительный взгляд.

– На потом,- объяснила Чара.

– Ешь, детка. Я придумаю, как раздобыть для тебя еще.

– Может, раздобудешь, может, нет. Пока оставлю.

– Пока… А что будет завтра? А послезавтра? Не можешь же ты вечно жить так?

– Вечно жить никто не может. Так что это все равно.

– Не все равно. Ты можешь выбраться отсюда.

– Какой он мудрый, этот Попугай! Может, из его клюва чирикают сами боги? Он говорит, я могу выбраться отсюда, пройдя мимо Сынов Аона. Он все знает, да?

– Может, я сумею тебе помочь.

– Принесешь еще лепешку?

– Еще лучше.

– Лучше ничего нет.

– Есть город за стенами ДжиПайндру. Солнечный свет, свобода. Продавцы юкки.