Исключительно негостеприимный вход. Однако Чара, не задумываясь, взбежала по языку, и Рениллу оставалось либо довериться ей, либо поворачивать обратно. Девочка уже исчезла в темноте, заживо поглощенная Отцом.
Ренилл поднялся следом по каменной дорожке языка и, пригнувшись, нырнул в пасть Аона.
Он почти ожидал услышать чавканье сомкнувшихся губ.
Однако в тишине прозвучал только тончайший шепот:
– Сюда!
В пасти Аона оказалось не так уж темно. Пульсирующий тусклый
Вниз, в глубину, где воздух подземелья пропах грибницей и отягощен веками.
Ни звука. Ни вздоха. Неподвижный мертвый воздух. То, что Чара назвала «внизу».
Они оказались уже глубоко под землей, и проходы, по которым они шли, были высечены в толще скалы: какими орудиями, Ренилл не мог угадать. Стены переливались блестящими волнами, настолько натуральными, что проходя, он невольно коснулся гладкой поверхности, убеждая себя, что это камень, а не жидкость. Казалось, здесь мгновенно застыла жидкая лава, и он бы не сомневался, что тоннель создан природой, если бы природа могла создавать прямые, словно по линейке проложенные линии. Чудо строительного искусства, явно превосходящее возможности древних, да и современных авескийцев.
Разумного объяснения отыскать не удавалось.
Свет хидри был слабым и зыбким. Хрупкая тень Чары то и дело растворялась, теряясь в более глубоких тенях. Она дошла до поворота, проложенного под безупречно прямым углом, потом свернула еще раз. Слева в стене виднелась запертая на засов дверь. Чара с презрением ткнула в нее пальцем.
– Избранные, - объявила она.
Ренилл задержался, прислушиваясь, но не уловил ни шепота, ни звука. Должно быть, блаженные обитательницы спали.
– Некогда возиться с коровами-йахдини!
Он позволил девочке оттащить себя от двери. Жидкие стены текли дальше. Еще одна дверь и пояснение Чары:
– Собрание.
Вдоль по коридору, поворот точно на девяносто градусов, арка.
– Восславление.
Странный вход. Неровные плавные очертания; волнистая поверхность с намеком на свечение по краям. Если присматриваться, кружится голова. И чувствуется легкая тошнота.
– Некогда, - Чара теребила его за рукав. - Идем.
Новая лестница вниз, на этот раз всего несколько ступеней. Мутный застоявшийся воздух. Слабые мерцающие огоньки. И прямо перед ним глубоко врезанная в полированный камень низкая, тяжелая деревянная дверь, древняя и изъеденная червями.
– Мудрость, - сказала Чара.
Она застыла в странной позе. Вполоборота к нему, спиной к черным теням, окутывающим конец короткой галереи. Прямые плечи напряжены, руки туго сплетены.
За ее спиной, почти теряясь в темноте, таилась черное пятно - еще один проход?
– Что там? - указал Ренилл.
– Святыня.- Чара не обернулась.
– Для чего она? Что там внутри?
– Некогда. Забудь Святыню.- Ее пальчики впились ему в локоть. - Ты хотел свитки? Иди в Мудрость. Быстрей! У тебя пол времени молитвы, потом придут жрецы и посадят Попугая в клетку.
«Полвремени молитвы»… Минут сорок. Она права, надо поторапливаться. Ренилл, ожидая сопротивления, нажал на тяжелую дверь. Она подалась при первом прикосновении, распахнувшись с тихим скрипом. За порогом - ровный свет, ярче, чем
– Я стукну в дверь - ты сразу выходи, - предупредила Чара. - Слыхал? Сразу!
Ренилл коротко кивнул и вошел в Мудрость, беззвучно закрыв за собой дверь.
Попытался окинуть помещение взглядом. Маленькая камера без окон, дышащая древностью. На гладких стенах теснятся яркие, почти сияющие изображения. Не мозаика, не глазурь и не эмаль. Он не мог понять, чем достигнуто это свечение, но картины