Сумеречный Сад

Смогут ли люди в Саду научить меня быть настоящим писателем? Может, у меня просто не было необходимой поддержки и веры. Ба всегда меня подбадривала, но этого недостаточно. Мои преподаватели литературы ставили хорошие отметки, но я не осмеливалась принести им что-то кроме сочинений. А после случая с Кружком, сразу после колледжа, я никому не показывала свои произведения.

Может, та история, задуманная мною в десять лет, до насмешек и издевательств, может стать чем-то стоящим.

Или писатели на вечеринке будут со мной честны. Смогут сказать мне – надеюсь, вежливо – что лучше мне заняться чем-то еще. Даже эта жестокая правда будет лучше неуверенности последних лет. Я и сама была в лиминальном пространстве или, лучше сказать, в лимбе – как в средневековой теологии – в ожидании, междумирье.

Возможно, меня отвергнут, если я попытаюсь заявить о своем таланте – эта мысль пригвождает меня к креслу.

Надо мной будут смеяться и говорить, что я зря трачу время? Мне напомнят, что легендарный мир творчества и искусства доступен лишь одаренным с рождения людям, способным создавать связи между Истиной, Красотой, Добром и остальными – простыми смертными?

Я не могу знать.

Но я должна рискнуть. Не только ради себя, но ради ответов о Ба, ради возможности спасти магазин.

Остался один вопрос: как. Как я могу вернуться?

Я встаю, пересекаю освещенную лишь фонарями с улицы квартиру и достаю сложенные листы, спрятанные под обложкой «Таинственного сада».

Первые несколько предложений о моей девочке-сиротке, попавшей в другой мир… я думала о них, когда впервые услышала музыку.

Возвращаюсь к креслу, держа в руках страницы.

Как бы сложилась моя история, если бы я продолжила ее писать?

Снова закрыв глаза, я позволяю воображению унести меня по таинственным тропам. Я слышу, как гравий шуршит от моих робких шагов, ощущаю нежный запах роз, кружащийся в воздухе, чувствую на коже лето – ленивое, томное тепло и намек на дождь…

И вот оно. Легкое и тонкое, как паутинка, готовое улететь, если я прислушаюсь слишком сильно. Перезвон пианино вдалеке.

Словно в трансе, я встаю из кресла, едва открывая глаза – не хочу разрушить волшебство, прервать связь…

У кухонного стола я приостанавливаюсь и смотрю на ржавый железный ключ.

Нет. Если мне позволят войти, то только полагаясь на веру. Старый ключ отпирает лишь пустой участок, и все. К настоящему Саду нет ключей.

Спускаюсь, едва касаясь рукой перил, дыхание учащается.

Ключ все-таки нужен, чтобы отпереть дверь в магазин. Я заглядываю за прилавок, не отвлекаясь от ускользающей мелодии, и достаю из пластиковой корзинки под кассой запасной набор.

Открыв дверь, я замираю внутри магазина с ключами в руке – не хочу брать их с собой в Сад.

Я кидаю связку на деревянный прилавок. Лиза меня убьет, когда узнает, что я оставила дверь открытой, а ключи положила на виду. Что ж.

На тротуаре в темноте я вдыхаю полной грудью ночной воздух. Музыка здесь не громче, чем наверху, в квартире. Может, она у меня в голове? Я единственная ее слышу?

Мне подождать первого встречного и спросить у него, не слышит ли он тихую мелодию «You’d be so nice to come home to»?

Не уверена, есть ли в этом смысл. Я или сумасшедшая, или нет, и прямо сейчас не важно, что из двух. Важно то, будут ли открыты ворота.

Я чувствую, как мир сужается до ворот. Словно от существования Сада зависит реальность всего остального. Словно сад и есть единственная реальность.

Двадцать шагов от двери магазина до ворот. Иду медленно, наслаждаясь мелодией на пианино, к которой присоединился контрабас и мягкий барабанный ритм. Они только что подключились к соло пианино. Я приближаюсь, но музыка не становится громче.

Я замираю, обвив пальцами железные прутья. Вдох застревает в горле как задушенное всхлипывание. Борюсь с желанием прошептать молитву.

Почему я так сильно хочу туда?

Здесь, у ворот, на пороге, не зная, что – если что-то вообще – ждет меня… Я чувствую радость, грусть, тоску по недостижимому, которую я когда-либо испытывала.

Sehnsucht, как говорят немцы, и в скудном английском нет подходящего слова.

Неподдающаяся определению жажда совершенства, прекрасного в своей недостижимости; тоска, приподнимающая сердце и разум над настоящим и уносящая в сладкую горечь, где не существует времени, а символы более реальны, чем земля под ногами. Сколько стихов и песен, книг и фильмов говорят об этой тоске по месту – Дому, – который мы никак не можем отыскать?

И здесь, у ворот, я чувствую одновременно все эмоции, которые испытывала за свою жизнь. В какой-то степени, наверное, все, что я когда-либо почувствую. Тоска по прошлому, по оставленному или забытому, обернутая в страстное желание тайны, которое я раньше не испытывала.

Когда-то давным-давно…

Я толкаю ворота.

Они открываются.

Не дыша, я жму на скрипучую старую дверцу, и в этот раз она поддается легче, чем в прошлый. Я закрываю ее за собой.

Фонарик я не взяла и доверяю свой путь зелени. Надеюсь на свет Сада.