Сумеречный сказ

Леля же в Прави жила и в ярких красках, как цветок, сверкала. Должно ей было силу весны в себе заключать да с первой капелью в Явь отправляться. Спускалась Леля к людям в облике то ласкового ветерка, то шустрого соловья, то девы юной и прекрасной. Внимала она молитвам и старалась помочь всем, кто звал иль просто нуждался. Звездой путеводной сияла для заплутавших, ливнем проливалась в жаркий полдень, даровала благодать для урожая. Ежели сомневался кто и совета ждал, тогда шептала Леля наставления чрез берёзки стройные. Зверей не обижала и прикармливала всегда, лёд на воде сгоняла, птицам гнёзда спасала. А когда печалилась Леля, тогда шёл на земле дождь, холодный ветер поднимался и тоской земля питалась. Любили её люди за доброту и ласку, тепло и нежность, что точно окружали деву всегда.

Самой большой отрадой для Лели было — счастье тех, кого она дитятками своими в шутку величала. По осени урожай народился — пир на весь мир, весной посев завершили — улыбка с уст не сходила, зимой морозы не злились — тепло на душе становилось, лето ярко сверкало — праздник для Лели. Рождения тайна, поцелуи украдкой, любви сила да прочие радости жизни — всё это сродни мёду было для неё, что отраду с каждым делила и миловалась, слёзки гордости украдкой стирала.

Оттого и горька была для Девы-Весны смерть любая: что зверёк, что деревце, что человек — все равны. Скорбела Леля по ним страшно, не спала и всё прислушивалась, желая сердца стук различить. Но молчали тельца — их Морана к себе в Навь призвала. Злилась Леля, словом гневным часто сестру вспоминала и не хотела, чтоб зима и жатва на свете белом существовали. Посему меж богинями древний спор существует и нет ему конца и края, покуда жизнь рождается, а смерть её забирает.

Обида в груди Лели сильная теплилась: сестра все её труды себе забирает. Возжелала она тогда показать людям, как жестока Морана бывает, когда серп серебряный в вышину поднимает. Захотелось ей доказать, что в зиме ничего радостного нет, и не стоит улыбаться, пока стужа ревёт. Перешёптывались птицы в Прави о настроении грозном Лели и донесли эту весточку Берегине — великой заступнице и матери природы. Долго тётушка пыталась вразумить племянницу, коя подзабыла в обиде своей все законы.

— Ты ведь знаешь, что светлые и непорочные души в Правь отходят, где могут вечно в благодати обитать, — вещала Берегиня. — А тем, кто впал в порок иль кому переродиться суждено, заслужив прощение, положено отправляться в Навь. Так богами предписано, и не тебе это менять.

— Но я и не собираюсь ничего менять! — вспыхнули щёки Лели. — Мне лишь больно видеть, как их, моих дорогих и любимых, смерть в объятия принимает. А Морана ведь не разбирает к кому приходит: не смотрит она ни на что, лишь бы только серпом свои нити срезать.

— Несправедлива ты к сестре своей дорогой, — покачала головой тётушка. — Ей и так участь выпала грустная и одинокая, а ты обвинения сыпешь. О себе только думаешь, а до других дела нет. Ты же ведь весна и влюблённости сила, иначе себя вести должна.

Молчала Дева-Весна. Не могла она спорить с Берегиней — не положено, однако согласиться — значит, признать чужую правду, а свою позабыть.

— Обещай мне, что не причинишь никакого вреда Моране и не посмеешь против неё идти, иначе не получишь ты никогда прощения сестры, — строго наказала Берегиня.

Леля лишь кивнула, ни слова не обронив. Она всё для себя решила и отказываться от намерений не собиралась. Хотела Дева-Весна показать, как милостива она в любви и заботах своих и как ужасна зима с пургой и метелью, в коей и скрывается Морана. Долго думы вынашивала Леля, всё возможности выжидая, и воздалось терпению сполна.

Однажды, прогуливаясь по Яви, увидела она маленькую и исхудалую девочку. Осторожно ступала та: видно было, что каждый шаг с трудом давался. Робко подставила девочка лицо редким солнечным лучам, вдыхая холодный воздух сеченя. Матушка её за локоть придерживала, не позволяя упасть, и слёзы в морщинках скрывала. Сжалось сердце Лели: не могла она мимо пройти, а посему обратилась в старуху-знахарку и к дому подоспела.

Разузнала Дева-Весна, что девочку ту Смиляной звали и страдала она от болезни страшной. От рождения самого преследовали её неприятности одни: то обожжётся сильно, то упадёт и ногу подвернёт, то деревце сухое рядом повалится и едва в живых оставит, то в бане душно станет до угара, то огонь в печке разгорится шибко. Одни опасности девочку везде поджидали: смирились с этим семья и само дитя, судьбу свою робко принимая. Однако с наступлением холодов совсем тяжко пришлось, ведь хворь подцепила Смиляна. На глазах родных угасала девочка, заставляя слёзы лить, а знахарь местный лишь руками разводил, не представляя, что с ней сталось, и советовал к худшему готовиться.