Сумеречный сказ

Сидела она на скамье подле сына, взгляд его поймать пытаясь. Вину чувствовала Прекрасная, корила себя, что столько лет молчали и в семье собственной такие тайны водились.

– Отчего же? – удивился Добрыня. – Ну не дано мне в птицу обращаться, ну и пусть. Что поделать? Не рыдать же, вас изматывать да домовых ревом шугать?

Улыбка на лике его сверкала и добротой согревала.

– Это ты нынче так молвишь, коль уж голова смышленая, а прежде плачем бы меня да мать извел, – проговорил Финист, не отрываясь от работы. Он часами мог сидеть и мастерить из дерева все что угодно. – На десятый год предстало тебе обрести облик соколиный, ан нет. А как вразумить дитя, коль все и так ладно? Ты уж прости нас, сынок, одначе не хотелось речей плаксивых выслушивать. Считай нас злыми да плохими, но расстраивать ни тебя, ни себя не хотелось.

Взглянула на него Елена глазами грусти полными и кивнула чуть заметно. Все годы эти в тягость им было секреты от сыночка хранить, а нынче будто гора с плеч сошла. Опасались они, что разозлится Добрыня, слова ласкового не скажет и из дома уйдет, от них отрекаясь, однако молчал молодец и понурым даже не казался. В очередной раз Прекрасная небеса поблагодарила за дитя послушное.

Скрестил руки на груди Добрыня и рассуждать принялся:

– Стало быть, я птиц и зверей понимаю, словно они речь людскую молвят, из-за дара твоего. Верно говорю?

– А как же? – усмехнулся Финист. – Отец мой всегда со зверьем общался, да и я сам по сей день щебетанье птичье, кошки мяуканье да прочее различаю славно.

Предположил тогда Добрыня:

– Так, может, удастся со Змеем обо все договориться?

Финист головой покачал. Елена пояснить поспешила:

– Кирилл, Змей нынче, он ведь человеком от роду был. В облик зверя с тремя головами его ведьма обратила. Столько лет тишина стояла… Думается мне, что на зло такое его Маринка толкнула. Совсем разум потеряла.

Прознали давно супруги про окаянную колдунью, коя проклятием Кирилла наделила себе на радость. История ее не по нраву Финисту пришлась: диву он давался, как она по земле еще ходит, коль стара была очень. Не призывала ее Навь, словно душеньку свою чарами темными окутала. Не мог Финист колдовства сего понять и догадывался токмо, что связаны отныне Змей и Маринка: за счет Кирилла ведьма отныне существует, его нутром и силами питается.

Почесав бороду, чуть сединой тронутую, молвил Сокол:

– Змея да Маринку тогда надобно было умертвить. Да токмо жалость в сердце матушки твоей взбунтовалась, и вот до чего нынче довела.

Ланиты Елены вспыхнули, с обидой она на мужа глядела.

– Пускай так. Иначе ничем бы ты от них не отличался, – холодно произнесла Прекрасная. – В глубине души Змей Горыныч – все тот же Кирилл – молодец, обманутый и брошенный. Полагаю, что за всеми бедами Маринка стоит. Однако и я ошибаться могу: за минувшие года Кирилл, возможно, переменился.

Сомкнула она уста, в думы тяжкие погружаясь. Винила все еще себя Елена за жестокость, коя из-за нее в душе Кирилла расцвела.

– Смерти Маринки не миновать, коль хочешь Змея погубить, – строго наставлял сына Финист, кладя на стол перед ним новый меч. – Над этим клинком самые лучшие мастера трудились. Закали его хорошенько в бою кровавом.

Поклонился Добрыня, с благодарностью дар столь ценный принимая.

– Все же дурно, что судьба нас всех вновь сталкивает, – прошептала Елена, тревожно на сыночка глядя.

Прищурился Финист, но сдержался и спорить не стал. Множество раз они с ней обсуждали – без толку все оказалось, каждый при своем оставался. Добрыня, глядя на лица родителей, потупил взор в пол, словно малое дитя. Дивно ему было правду о себе принимать, все теперь иным казалось, однако размышлять долго не мог – время поджимало. Посему простился вскоре богатырь с родителями и отправился в дальний путь, меч подаренный на поясе сжимая и на удачу уповая.

Верный конь легко по дорожкам кривым шел, не боясь ни ветра буйного, ни дождя проливного. Болота под ногами хлюпали, трава в полях по живот скрывала, солнце в кольчуге сверкало. Но не страшили богатыря ни зной, ни холод, ибо здоровьем обладал отменным – чародейное наследство богатым оказалось.

Долго ли, коротко ли вышел наконец Добрыня к деревушке, что на краю земель стояла. Единственной в округе она оказалась, нетронутой Змеем Горынычем. Понуро ходили там жители, ввысь все поглядывали и к реву прислушивались, но молчал небосвод и тускло сквозь облака солнце светило. Спешился богатырь и пошел к старосте, желая испросить, где же чудище обитает. Постучал Добрыня в двери раз, два, а на третий возникла на пороге девица высокая да румяная. Коса тяжелая на плече лежала, а стан крепкий сарафан укрывал.

– Кто таков? – подбоченилась она, хозяйкой сказываясь.

– Добрыня Никитич, богатырь от князя. А ты?..

Лукаво девица улыбнулась и токмо молвить хотела, как раздался из дома сварливый голос:

– Настасья! Кому велено было за козами смотреть! А ты где пропадаешь?

Скрестила руки на груди красавица и встретила грозным взглядом вышедшего на крыльцо мужика.