Сумерки

— И я тоже, — подтвердил он, — но верю в милость господню к нам, к нашему народу и к нашему князю.

— Блаженны верующие! Верь, но не строй ничего на вере…

Андрийко сжал зубы. Он понял, что хочет сказать воевода, но мало было ещё в юноше хладнокровия и горького опыта, которых никакими поучениями не заменишь. Догадки и опасения, высказанные воеводой, начисто смешали его образ мыслей, и весь мир перевернулся в глазах юноши. Он не понимал, как можно не заметить очевидной истины, поскольку не знал, что в зрелом возрасте правда и ложь измеряются расчётом, а не чувствами. Там же, где преобладает расчёт, действительность зачастую становится ложью, а ложь — действительностью, иначе думают лишь дети и праведники…

— Блаженны верующие! — повторил Юрша спустя минуту. — В том-то и беда, что великий князь не даст себя увлечь, да ещё тебе. Он ведь государь, а у государя нет ни друзей, ни врагов, а лишь одни расчёты…

В лесах над Стырем прокричал филин. Протяжно, тоскливо отозвалось эхо и замерло вдали.

— Скоро рассвет! — вставая, сказал Юрша. — Ступай, сынок, на покой, выспись как следует, а завтра вечером — с богом, в дорогу!

Долго… долго не мог ещё заснуть Андрийко. Перед глазами проплывали чередой происшествия минувшего года, и каждое из них заканчивалось грустно и тоскливо. Каждое предрекало безнадёжность начавшейся борьбы, и всюду вставали препятствием к осуществлению мечты люди, от которых он ждал скорей поддержки, чем враждебности: Свидригайло, Ягайло, волынское, подольское и галицкое боярство — все они, казалось, стали людьми вчерашнего дня. Неужто никто не замечает той новой силы, в которую верят Юрши, Несвижские, Рогатинские, Носы? Всё меркнет, становится непроглядным, распадается. Неужто не удастся увидеть рассвет нового времени нам, верящим в грядущее счастье народа? И почему же так получается, что имя великого князя так с этим связано?

Уже совсем рассвело, когда Андрийко смежил глаза. Проспал он до самого обеда, потом вместе с Горностаем познакомил приезжих с замком и со службой на стенах. Стан врага по-прежнему находился в Подзамчье, однако у рвов не было ни живой души. Лишь порой налетали тучи ворон, чтобы поживиться стервятиной: из замка стреляли в сбежавших из стана в поисках пищи голодных собак. Веление Юрши стрелять в приближавшегося ко рву человека или зверя ратники выполняли охотно, говоря:

— Собака-шляхтич или его собака — одно и то же!

Бояре диву давались, видя порядок и точное выполнение приказов. Никому из ратников не приходило и в голову пускаться в расспросы. Приказ оставался в силе до его выполнения, а назначенные десятские и сотники следили за этим. Поэтому Горностай, Грицько или Андрийко появлялись на стенах лишь изредка и спрашивали:

— Кто на страже?

Мигом появлялся дежурный сотник.

— Караульных у застав сменили? — спрашивали они. — Свинец накрошен? Смола к ночным кострам на башню перенесена?

И на все эти вопросы звучал постоянный ответ: «Да, боярин!»

День выдался хмурый, неприветливый. Серое небо нависло над землёй свинцовыми тучами, время от. времени моросило. Однако было тепло — после холодных августовских дней наступил тёплый сентябрь.

Вечером в воздухе похолодало, с реки и прибрежных болот поднялся густой туман, укутав стан, леса и реку. Видно было перед собой лишь на несколько шагов. Воевода велел удвоить стражу и выслать по ту сторону рва дозорных, чтобы следили: не помышляет ли враг, пользуясь завесой тумана, напасть на замок, а сам позвал Андрийку к себе. Юноша знал, что это значит, собрался в дорогу и направился в палаты.

Воевода встретил его как родного сына, поцеловал в голову и сказал на прощание:

— Да хранит тебя пречистая дева и святой Николай-угодник! И пусть премудрость божья направит тебя, сынок, на путь истинного благоразумья! Иди в Степань и расскажи великому князю всё, что знаешь, только говори с оглядкой, выбирай слова! Свидригайло скор на руку и вспыльчив, а умишко у него комариный. Потому немало в нём коварства и подозрительности, но нельзя отнять и благородства — слово он держит. Это благородство и отличает его от прочих Ольгердовичей и Кейстутовичей, и пленяет многих наших людей. И постарайся его воодушевить к походу на Луцк. Если тебе это удастся, мы исподволь привлечём его на свою сторону и тогда, может, склоним прийти на помощь народу в борьбе за независимость. А не удастся, поезжай в Руду или Юршевку, когда потребуется, я тебя позову. Возьми лук и меч. Доспехи оставь здесь, деньги тоже. А теперь, будь здоров, сынок, до свидания в чистом поле под сурнами и стягами свободной Руси и её князя. С богом!