Сумерки Баригора

Все вокруг светилось. В темноте галереи вдруг зажглись мириады крохотных огоньков: в досках пола, в шторах, в головах трофейных животных на стенах. На мгновение Регину показалось, что пол под ним исчез и он парит в воздухе, но это наваждение исчезло прежде, чем он успел отреагировать. А потом огоньки прямо перед ним собрались вместе, закружились и приняли форму молодого человека, чем-то похожего на него самого. Внешность призрака менялась: он то становился совсем юнцом, даже моложе Регина, то статным юношей лет двадцати, то спокойным уверенным мужчиной с легкой сединой на висках. В этом последнем образе Регин легко узнал короля Фабиана. Его самый известный портрет, украшающий стену одной из гостиных в королевском дворце в Лорице, выглядел точно так же. Регин знал, что картину закончили всего за несколько месяцев до смерти короля.

Регин взирал на призрака своего предка, широко раскрыв глаза. Ужас, который он испытал, когда Зрение некроманта только передалось ему, испарился, уступив место удивлению, неверию, любопытству. Мертвый король заговорил, и сомнений не осталось. Фабиан не воссоединился с Алором, он остался в мире живых, чтобы приглядывать за своим любимым королевством.

Рассказ Фабиана перевернул представление Регина о мире даже больше, чем Зрение. В учебниках, биографических книгах и семейных преданиях усмиритель Чумного бунта остался как уверенный, мудрый и сильный правитель. Регин был уверен, что Фабиан знал, что делать. Что он, будучи первым сыном и наследником престола, с готовностью взял в руки бразды правления после кончины Паула I и уверенно повел свой народ, как опытный возница ведет экипаж по размытой дороге весной.

Но все это оказалось иллюзией. Фабиан вовсе не был тем великолепным героем, которым его знал Регин. Он оказался простым человеком. Юным сыном, который не знал, что делать, когда потерял отца и стал королем. Который попытался спрятаться от своих обязанностей, забыться и положиться на провидение Алора. Оказалось, что он тоже сомневался и что не знал, как правильно. И все же у Фабиана получилось. Несмотря ни на что, он смог вывести Баригор из тяжелого кризиса, не дать ему сгореть в пламени бунта и гражданской войны. И он верил, что у Регина тоже получится.

И принцу вдруг стало спокойнее. Ему всегда казалось, что он должен знать, как себя вести. А он не знал и думал, что это делает его недостойным своего наследия, некомпетентным и бесполезным. Он думал, что правильный принц должен видеть путь и принимать только верные решения. И вдруг это наваждение рассеялось. Впервые кто-то сказал Регину, что сомневаться и не знать что делать – нормально, даже если ты король.

А еще он наконец осознал, что не один. Все это время, несмотря на постоянную поддержку герцога фон Аурверна, лорда фон Моргенштерна и даже самого Седрика Ардейна, Регину казалось, что вся ответственность за будущее Баригора лежит на нем одном. Что именно он должен принять верное решение и что любая его ошибка будет непоправима, фатальна. Но Фабиан сказал, что он полагался на своих советников и именно благодаря им смог спасти страну. Регину показалось, что тяжелая ноша, которую он взвалил на себя, согласившись тогда, после коронации, покинуть столицу, стала немного легче. Он бросил быстрый взгляд на Седрика, изможденного, но спокойного и уверенного. Вспомнил других своих соратников и то, сколько они сделали для их общего дела за последнее время. И ему стало легче. Почти физически. Будто впервые с того самого рокового дня, когда король Фридрих потерял сознание на совещании, Регин смог вдохнуть полной грудью.

И когда Фабиан исчез, а Седрик ушел, ковыляя и опираясь на посох, Регин сделал это, глядя на залитый лунным светом луг. Вдохнул полной грудью теплый летний воздух, пахнущий горящим маслом, пылью и немного цветами, которыми Маргарита украсила зал. Регин подошел к окну и открыл одну из форточек, впуская в комнату свежий ночной ветерок, а вместе с ним и шум Льежа внизу. Принц сделал еще несколько вдохов и улыбнулся. Ему вдруг стало так спокойно. У него появилась уверенность. Уверенность, что все получится и что Алор не оставит их, не даст прислужникам Кавица победить.

В ту ночь он спал лучше, чем за все последние несколько месяцев. Впервые его не мучили тревожные мысли и беспокойные сны. Он не просыпался ночью, неспособный пошевелиться или что-то сказать и вынужденный лишь с ужасом наблюдать, как двигаются тени в темных углах.

Со временем его уверенность ослабла, подточенная неопределенностью и тревожными новостями из столицы. И все же после той ночи Регину стало легче. У него появилась надежда.

Баригор, Брасс, 27 июня 3607 года