– А этот бедолага дядя Митя, он тоже, по-твоему, счастлив? – упрямится Верочка. – Вы дядю Митю видели? Ну, посмотрите еще, коль задержитесь: это булочник, добродушный седоусый такой дядька, что в лавке на въезде в поселок. Каждое утро выдает папеньке пакет со свежайшей выпечкой, угощает Поленьку крендельком и непременно побалагурит, на основании чего папенька делает выводы, что дядя Митя доволен своим положением. А я вот доподлинно знаю, что он ночами не спит и только молится в ужасе, чтобы не вызвать неудовольствие кого-то из милейших и славных жителей Аксиньино, потому что тогда его разрешение на осуществление жизнедеятельности могут в один момент обнулить, нанороботы остановят сердце, а рабочие в масках заберут и вывезут труп за полчаса до того, как новый булочник вселится в его комнатушку над лавкой. А главное, что дядя Митя тут совершенно не нужен, и держат его потому только, что папеньке и остальным прочим приятнее получать багет и коврижки из рук человека, а не вытаскивать из автомата. И в чем тогда смысл Великого Перехода? Я лично убеждена, что трагедия элит прошлого заключалась в зависимости от труда отвратительного им большинства. Почитайте, к примеру, публикации в социальных сетях некоторых знаменитостей начала 21 века, там эта тема – скорбь от необходимости сосуществовать с плебсом и зависеть от его прихотей – красной нитью проходит. К счастью, технологии помогли положение изменить, но мы зачем-то продолжаем держать полтора миллиарда статистов, хотя машины без всяких проблем могут обслуживать наши верхние пятьсот миллионов, и не только, грубо говоря, кормить, но и развлекать, создавать произведения искусства не хуже живых писателей и художников – которых мы сохраняем, честно признаться, от скуки, – помогать заниматься наукой, отправлять в космос.
– Писателей-то хотя бы оставь, ангел мой! Среди них есть и весьма приличные!
Верочка фыркает.
– Приличные! Не приличные, а вторичные, исключительно от желания угодить общественным вкусам. И вообще, мы что, всю классику перечитали? Зачем содержать этих подражателей, когда за три тысячи лет человечество создало столько литературных шедевров, что жизни не хватит все перечесть!
– Ну, не знаю, может быть, лет через пятьдесят мы и придем к этому… А как же тогда поступить со служебными?
– Прекратить уже их мучения и отпустить! И дядю Митю твоего, и Дуняшу…Кстати, где она? Пойду, скажу, чтобы кофе мне сделала, чай этот травяной не люблю!
Дмитрий Иванович разводит руками и смущенно смеется.
– Вот такова наша Верочка! Сострадания ради требует перебить и всех тех, которых оставили. Всегда была бунтаркой и такой…иногда странной немного. У нас до Дуняши жила Глашенька; так Верочка – ей тогда было, наверное, лет двенадцать – заставила Глашеньку положить руки в горящую печку и держать там. Глашенька, конечно, просила, плакала, но ведь Верочка, хоть и маленькая, а хозяйка, так что, когда Ирина Петровна прибежала на крики, то Глашенька руки себе сожгла до черноты и желтых пузырей, и чувств лишилась, и работать потом уже не могла, конечно, так что пришлось Глашеньку, так сказать…отпустить. Ну, сейчас-то уже, разумеется, Верочка ничего подобного себе не позволяет; увлекается материальной культурой прошлого, ездит с друзьями на могильники в Сибири, или в казахские степи, или в Австралию. Они уж давно заросли, но иногда что-нибудь, да откопают там: вот, к примеру, видели у меня на камине наушники и игрушечный паровозик? Это мне Верочка привезла из могильника на Таймыре. Сувенир папе, хе-хе. У них, молодых, вообще много занятий: то вот китов спасают в Антарктике, то устраивают песчаные гонки на Марсе, то на астероидах какие-то редкие метеоры ищут. Недавно еще записалась в экстремальный тур по облакам на Венере. Сам-то я в космос летать не большой любитель, не нахожу в этом интереса: на Луне бывал, конечно, с экскурсией, американский флаг видел, посадочный модуль знаменитый, первый след. Ну, можно слетать один раз. А на Марсе что делать? Нет, тоже, конечно, место первой высадки человека в 2031-ом, «Курьосити» на вечной стоянке, но все не то как-то. У меня другие увлечения: история, каллиграфия, музыка, литература. Иногда в лото играем тут вечерами…
В душистых сумерках разносится протяжный звон колокола; он долго звучит антифоном к хору сверчков, ночным птицам в укутанных сумраком рощах, и вот все стихает, прислушиваясь, и тут же к гудению басовой ноты добавляются отрывистые дробные перезвоны малых колоколов.