– Мне нужна твоя помощь, великий
Кончики корней поползли по миске и впитали смесь вина и трав. Гомункул затрещал и покачнулся на своих носилках.
– Ты чувствуешь перемены земли сквозь корни и деревья, брёвна и камни. Ты чувствуешь ветер на бесчисленных листьях и купаешься в дожде на бесчисленных ветках. Ты знаешь, что время Дракона близко. Это человеческое дитя… – Халла положила безвольную руку Дисы на землю, где её погладили тонкие корни. – Дочь Ворона. О ней говорится в пророчестве. Она День, что перетекает в Ночь. Но она ранена, великий
Последовала долгая тишина, разбавленная скрипом, вдохами и шорохом невидимых веток. Гомункул качался, будто его качал призрачный ветер. Когда он наконец заговорил, в его шелестящем голосе слышался треск осени и надвигающихся морозов.
Халла понимала нежелание
– Она не имеет отношения к вражде, великий
Даже среди
Такое открытие
– Но это невозможно, – сказала Халла. Её мутные глаза сузились. – Уже нет.
Она считала, что все началось с Пригвождённого Бога; божественное стало телесным, его приход, смерть и конечное влияние на Мидгард изменили старый порядок вещей. Поэтому пророчество было таким важным: господство Пригвождённого Бога душило мир, становилось перевязью на шее Мидгарда. Его воздействие уже дало плоды: магия, пропитавшая Древний мир, почти умерла; даже Дорога Пепла, те точки, где ветки Иггдрасиля пронзали завесу между мирами, засохли и умерли. Без этих двух сил, без Дороги Пепла и магии, которая её питала, так называемые ложные боги больше не могли ходить по земле. Именно это имел в виду Гримнир, когда назвал Мидгард миром Пригвожденного Бога.
А что ещё хуже – Халла знала, что смерть магии означала для тех существ, которые жили только благодаря ей: такие существа, как она, Гримнир или даже этот
– Старые пути закрыты, – пробормотала она. – Даже для Серого Странника.
Старуха заморгала, а её брови хмуро и настороженно свелись.
– Если только… – сказала она, облизывая губы; её грудь сжала ледяная рука. – Если только он не выбрал себе сосуд для