Сумерки богов

Большинство людей переводили слово хамингья как удача. Но Халла знала, что всё не так просто. Это та часть личности, что включает в себя остроумие, меткость, врождённые навыки и силу; отдельная сущность, что живёт после смерти до тех пор, пока не родится достойный потомок с тем же именем или другой крови, которому была уготована слава. Хамингья была у всех – даже у владыки Асгарда. Если Всеотец избрал смертного, кому отдаст её, это самый великий дар, а ещё повод для беспокойства. Хамингья дарует своему носителю силы Всеотца; власть, которую тот может использовать, чтобы вмешаться в людские дела, руководить и формировать будущее Севера или же просто свести старые счёты.

«И если он идёт за мной, – подумала Халла, – я ставлю на последнее». Она снова задрожала, но взяла себя в руки.

– Я знаю, какая мне уготована судьба, – сказала она. – Так было всегда: мой народ вышел из чресл Имира, Первородного, первого и величайшего ледяного великана, убитого Одином и его братьями. Камни под нашими ногами – это кости моих могущественных предков:

Из плоти Имира сотворили землю,
А океан – из его крови;
Из костей его – холмы, а из волос – деревья,
А череп его – небеса над головой.

Богов Мидгарда сотворили из бровей его,

А потом – род человеческий;
Из мозга его появились зловещие тучи,
Что плывут по небу.

– Я видела век богов, век героев и мифов. Эти дни утекли. Несмотря на твою ненависть к скрелингам, именно их магия сохранила древний порядок в этом уголке Мидгарда. Жертва Радболга, сына Кьялланди, колдовство его старшего брата, Гифа, быстрый клинок Гримнира, сына Балегира, сотворил рай для нас, великий веттир. Но даже эта магия не удержит Пригвождённого Бога навечно. Это дни пророчества, Фимбулвинтер и дикого холода до пожирающего мир пламени Рагнарёка. Если мой конец вплетён в полотно мира и мой народ осудит меня, так подари мне последнее одолжение: помоги ей, если сможешь, – сказала Халла. – Она День, что перетекает в Ночь. Позволь ей жить, чтобы она исполнила обещание нашего народа, нанесла последний удар до конца света.

Гомункул затрясся, дрожа ветками.

Но в ответ сотни корней стянули руку Дисы. Как змеи, они поползли по краю каменной плиты, чтобы обернуться вокруг её торса и ног. Гомункул парил над ней, а затем медленно распался, и корни, что создали его, опустились и обвились вокруг разбитого черепа Дисы. Подвал залил зловещий зелёный свет; от формы с корнями исходил странный запах – жимолости и свежевспаханной земли, влажной травы и гиацинта. Глубоко под землей пробежала дрожь, слабое колебание, которое коснулось даже глубоких корней Иггдрасиля…

Халла села на корточки. Гримнир был прав, когда сказал, что упустил кого-то. Это правда… но он неверно определил источник.

Идёт Серый Странник.

Халла закрыла глаза. И в этом магическом месте она приготовилась биться с избранным воплощением бога.

8

Скара, провинция на западе Гётландии, Швеция

Мужчина с блеклыми глазами плёлся по нефу собора Скары, а за ним шли мёртвые.

Их никто не видел. Ни бледного света, проникающего с верхней кладовой, ни мерцающего сияния огромных канделябров. Даже для самого мужчины они казались едва уловимыми тенями, рябью тьмы, видимой лишь краем глаза. Но он знал, что они есть, хоть эти мрачные призраки и были прозрачнее дыма, вьющегося из медных курильниц, и пара от каждого вдоха. Пылинки и блики света отмечали их суровые взгляды. И мужчина даже не дрогнул. Ведь если ему не хватит мужества встретиться лицом к лицу со своими жертвами – всеми полузабытыми мужчинами, женщинами и детьми, которых он предал мечу в Константинополе во время долгого и бесплодного пути в Иерусалим, – то они могут забрать его себе.

Мужчина задрожал; несмотря на холод, на нём были лишь изъеденные молью штаны, не подпоясанные и не застёгнутые. На его плечах лежали волосы цвета молока, обрамляющие лицо, обладавшее таким же надменным величием, что и бюст Цезаря, – широкий лоб, соколиный нос и сильный гладкий подбородок, и все было холодной и безжизненной, как каррарский мрамор, плотью. Лишь в его бесцветных глазах горела жизнь, лихорадочная и яркая; они ловили и отражали красноватый отблеск пламени свечи.

Если его лицо было работой скульптора, то полотно его тела являлось совсем иной ветвью искусства, на которой писали историю войны: пурпурные косы, красные вмятины и бледные впадины шрамов, потертая оболочка, созданная клинками, копьями, хлыстами и углями.