Сумерки богов

– Так, ты нашёл эту Этайн в пещере, схватил её и потащил за собой… потому что она знала местные земли и говорила по-английски?

Гримнир опустил пустой рог и вытер пену с губ. Его ноздри раздулись.

– К чему ты клонишь, птичка?

Диса махнула рукой, надеясь избежать гнева Гримнира.

– Не злись. Я просто хочу всё понять.

– Она знала эти поганые земли! – Гримнир подчеркивал каждый слог коротким, яростным ударом костяшек пальцев по деревянному подлокотнику своего стула. – Говорила на этом поганом языке! Что из этого ты не можешь понять пустым пространством между ушей?

Диса рискнула искоса взглянуть на Халлу в поисках поддержки. Однако троллиха не оправдала надежд; её изборожденное морщинами лицо оставалось бесстрастным, пока она вела иглой по подолу туники.

– Ну, – Диса облизала губы и тяжело сглотнула, – если честно, ничего. Ты говоришь, что эта Этайн была нужна тебе, но всё же ты достаточно хорошо говоришь на их языке. Ты мог там сориентироваться и открутить голову первому попавшемуся норвежцу, чтобы все разузнать. И всё же ты забрал какую-то коленопреклоненную девку из пещеры и потащил с собой по ветвям Иггдрасиля… просто так?

На этом единственный глаз Гримнира заполыхал огнём.

– Просто так, да? Какая же ты идиотка, птичка. Просто так? По той же причине я вытащил тебя, мерзавку, из грязи! Почему решил – против своего желания, прошу заметить, – научить тебя искусству войны каунаров!

– И по какой же?

Гримнир наклонился вперёд. Тень и свет от тлеющих углей придавали его острому волчьему лицу довольно зловещий оттенок. Он медленно произнёс каждое слово своего ответа, оскалив зазубренные жёлтые клыки.

– Потому что могу!

В этот момент напряжение в воздухе казалось смертельным, словно вокруг горла Дисы стянулась верёвка. Было разумнее просто держать рот на замке, принять ответ Гримнира молчаливым кивком и оставить все как есть. Но она не могла отрицать невысказанную насмешку в его резком голосе – он бросал ей вызов. Диса облизнула губы. К Хель благоразумие! Но как только она поднялась, чтобы ответить на его насмешки, Халла прервала её:

– И это, – сказала троллиха, – самый важный урок вечера. Радуйся, дитя, ибо ты узнала правду, закрытую для многих смертных.

Внезапно Диса почувствовала, что напряжение спало; верёвка ослабла, и ей стало легче дышать. Гримнир откинулся на спинку стула, сжав губы в едва сдерживаемой насмешке. Он фыркнул. Диса нахмурилась и повернулась к Халле.

– Какую правду?

– Три этих слова высечены на надгробии каждого каунара. Три слова, которые подытоживают всё их существование. Три слова, слетевших с губ самого Спутанного Бога, Отца Локи. Задумайся о мотивах каунара, дитя, загляни внутрь и увидишь три слова, выжженные на их чёрных сердцах: потому что могу!

На это Гримнир лишь кивнул. Весь оставшийся вечер он молчал. И когда Диса засыпала, то увидела силуэт Гримнира – сгорбленный и неподвижный, тот восседал над картиной из пепла и тлеющих углей, как побежденный король над остатками своих владений.

10

На вторую неделю Диса стала выносливее, поэтому Гримнир изменил тренировку. Он назвал знаки вдоль тропы, чтобы она больше разбиралась на местности, – тропа начиналась у выступа, который он назвал скалой Двух козлов, затем, через лес, на страже над голыми хребтами стоял древний, покрытый мхом ясень под названием дерево Ётуна; мыс, который служил серединной меткой, Гримнир прозвал Клыком, а каменистую и крутую тропу, спускающуюся к берегу озера, – Лестницей Хель. Устье ручья он называл Отстойником, а узкие расщелины, ведущие к болоту, – Яйцеколами. «Доберись до дерева Ётуна незамеченной», – говорил ей Гримнир. Или: «Попробуй помешать мне дойти до Клыка».

Их пробежки превратились в драки и заканчивались только тогда, когда Диса, запыхавшись и истекая кровью, возвращалась в дом. Она ползла к Халле с рваными ранами и ушибами, сломанными пальцами и растянутыми мышцами, волдырями и ссадинами; когда-то с треснувшими ребрами, а в другой раз – с вывихнутым плечом. Халла всё зашивала, вправляла, смазывала травяными мазями или накрывала тряпками. Троллиха также лечила язвы и сыпь, которые появились на плечах и боках Дисы из-за слишком длительного ношения доспехов. И пока та работала, Диса – подобно скальду, описывающему могущественные деяния, – рассказывала ей историю своих дневных битв.

Одним вечером, ближе к концу четвёртой недели, она пришла к Халле необычайно тихой. Девушка оставалась задумчивой, пока троллиха смывала кровь с пореза на её левой щеке, а потом ловкими пальцами стянула рваные края раны.

– Это явно не клинок, – сказала Халла, посмотрев на девушку, её лоб накрыла тень хмурых морщин. – Навершие?

– Ветка, – ответила Диса. Девушка вздрогнула, когда Халла принялась аккуратно зашивать порез; казалось, эта боль пробудила её от усталости. – Он лежал в засаде между деревом Ётуна и Клыком, готовясь всадить в меня стрелу, если я покажусь на гребне. Я не высовывалась и держалась деревьев… похоже, одному из них не понравилось моё вторжение. Я думала, оно мне глаз выколет.