Сумерки человечества

А вот уже у самых стен зданий, в тени, начинались торговые прилавки. Кажется, здесь буквально собралась вся голытьба и беднота, никуда не девшаяся даже после зомби. А может, просто те, кому не очень повезло. Вообще, большая удача, что с нами все пошло по такому пути. Мы вооружены, обеспечены и можем постоять за себя. А вот если бы меня все это встретило, скажем, дома. С какой вероятностью я смог бы найти оружие? Или выбраться из безликой массы беженцев, чудом спасшихся из умирающего города? Ведь сколько таких же людей, ничем не хуже и не лучше меня, выброшенные из привычной жизни смрадным приливом мертвечины, со страхом ползали по подвалам, спасаясь от зомби, безоружными в панике метались по улицам, не понимая, что же происходит. Заходили уже в пустые магазины, набравшись смелости выйти или уже просто одурев от голода, только для того, чтобы увидеть пустые полки и выпотрошенные холодильники, так как уже все вывезли. Или выскакивали из парализованных и вставших навек пробок, медленно пожираемых подходящими мертвецами. Напуганные, потерянные, боящиеся как своих собратьев-людей, так и мертвецов, не имея шансов выбраться из города, в котором уже все улицы были запружены зомби, ютились по подвалам и гаражам, запирались в квартирах или служебных помещениях, без еды и питья. Почти все погибли, а кто-то превратился вот в это, забыв или отбросив за ненадобностью свою прежнюю жизнь. Мир изменился и сломал всех, кто оказался у него на пути.

Напуганные до пены у рта, бегающих глаз и вечного заикания, одетые в изодранные и испачканные вещи, уже утратившие прежнюю форму, грязные и вонючие, с вытянутыми в молчаливой просьбе руками, они сидели или стояли на коленях около входа, молящими взглядами провожая каждого, кто входил или выходил. Другие, еще не забывшие человеческого достоинства, пытались подняться, разложив на грязных тряпках свой товар и больше умоляя, чем предлагая его купить. Все действительно нужное или полезное вывозилось из города фурами и грузовиками, им же оставались либо ненужные, либо отброшенные как брак остатки. Старые фары из машин, местами битые или запачканные кровью, свечи зажигания, мятые или грязные книги, какая-то одежда. Шелковые рубашки и галстуки… Кому они теперь нужны. Один старичок в оборванном пиджаке со скорбным видом пытался продать толстые тома энциклопедий, которые он непонятно как притащил на себе. Шесть или семь толстых, грязных и захватанных томов лежали прямо на асфальте перед опустившимся на колени стариком в очках. Когда мы притормозили рядом, он с надеждой посмотрел на машину, но тут же снова отвернул взгляд.

Дядя Коля остановил машину и заглушил мотор.

– И что теперь? – он посмотрел на меня с таким видом, словно я был во всем этом виноват, – Как прикажешь осматриваться?

– Пока никак, – я чуть приоткрыл дверцу, но потом подумал и захлопнул ее обратно. Сняв с лица респиратор, убрал его в сумку, а на лицо нацепил резиновую маску ГП-7. Фильтр был совсем свежим, поэтому первый же глоток воздуха оказался чистым, но совершенно пустым, без вкусов и запахов. Даже чувство горчинки, никогда не покидающее респиратор, от постоянных пожаров, разложения и вытекающих из брошенных резервуаров химикатов, и то отступило.

– Вы останетесь в машине, – прогудел я сквозь фильтр, обращаясь к дяде Коле, – не хочу, чтобы ее угнали, да и на нашем фоне вы будете слишком выделяться. А мы втроем пойдем и посмотрим, что тут к чему. Света, ты тоже лучше надень противогаз.

– Это еще зачем? – возмутилась она, – Мне и в респираторе жарко, а так я вообще вся потом истеку. Сейчас же, считай, лето. Вон как на улице жарко.

– Не лето, а весна, – напомнил я, – а противогаз ты надела бы даже если бы зима была. Дело не в том, что мне этого хочется, а в том, что у нас есть немаленький шанс здесь встретить старого знакомого, при этом мне очень не хочется, чтобы он нас узнал. Лучше от этого нам точно не будет.

– Это кто еще такой? – удивилась она, но все же полезла за противогазом.

– Помнишь такого Павла? – я чуть поправил зеркало заднего вида, чтобы посмотреть ей в глаза, – так вот, есть все основания думать, что он жив и здравствует. И есть свидетельство, что обретается он именно здесь.

– Почему ты раньше не сказал? – удивилась она и сразу выглянула в окно, словно ожидая увидеть, как он там стоит и сверлит ее взором.

– А зачем? – беззаботно спросил я, вылезая на улицу, – меньше знаешь, крепче спишь. Или у тебя есть к нему что-нибудь личное?

– Ничего у меня к нему нет, – с вызовом бросила она, спускаясь следом, – кроме желания сказать ему, что он трус, предатель и истерик.

– Этого делать явно не стоит, – включился Влад, обходя машину и присоединяясь к нам, – если у него на вас зуб, то нам это может выйти боком. Хорошо бы, если все пройдет тихо и незаметно, а то ведь и за шпионов нас принять могут

– Спасибо, что просветил, – съязвил я, – без тебя бы никак не додумались. А теперь, если никто не против, предлагаю все же зайти внутрь, а не препираться здесь.