Сумерки человечества

Кивнув на прощание дяде Коля, оставшемуся внутри и сейчас занятого разборкой своего автомата, мы вышли на небольшую дорожку между машинами с одной стороны, и тем нищим рынком с другой, прижатому к стене. Бродяги и нищие расползались от нас в разные стороны, словно мы горели, и явно не желали оказаться у нас на пути. Продавцы с надеждой смотрели на нас как на потенциальных покупателей, хотя ни у одного не было вещи, которая могла заинтересовать одного из нас. Либо они были настолько широко распространены, что достать их не составляло труда, как, к примеру, скрученные в мотки провода, либо они просто были никому не нужны, вроде энциклопедий у старика. Самые смелые из них протягивали к нам руки, словно пытаясь остановить, но столкнувшись хоть с кем-нибудь из нас взглядом, тут же убирали их.

У одной мы все же остановились. Женщина лет сорока, когда-то ухоженная и следившая за собой, но сейчас вконец опустившаяся, ползающая по земле на двух замотанных грязными бинтами культях, одетая во что-то, напоминающее мешковину, с разбитым и посиневшим лицом, через которое по диагонали шел длинный рубец, плаксивым и шепелявым голосом обратилась к Свете, набравшись смелости схватить ее за штанину.

– Госпожа… Милостивая госпожа… – она в страхе приоткрывала рот, в котором не хватало половины зубов, и жмурясь, будто ожидая удара, но не отпуская ее штанину, молящим взглядом смотрела Свете прямо в глаза, – Вы ведь девушка… Молодая, красивая девушка. Света не выдержала и остановилась. Она была очень добрым человеком, редко проходящая мимо чужой боли со спокойным видом. Хотя в последнее время эта черта ее характера сильно ослабела и забилась куда-то глубоко, но никогда не исчезала окончательно, поэтому такое явное обращение заставило ее остановится. Женщина же, обрадованная успехом, держалась за ее штанину как за последнюю ниточку.

– Госпожа… Купите… Прошу госпожа… Вам это еще пригодится… – в руках у женщины был небольшой пакетик с несортированной косметикой, явно второпях схваченной с полки или ночного столика. Некоторые тюбики были открыты, у духов не хватало колпачков или были плохо закрыты, пудреница и вовсе раскрылась, рассыпав содержимое по пакетику. Женщина продолжала настаивать, – вы девушка, молодая, вам пригодится… Купите…

Света посмотрела на меня странным взглядом, не похожим на виденное мной раньше. Она понимала, что ей это не нужно даже даром, но и просто уйти, вырвав ткань из слабой ладони, тоже не могла.

– Сколько? – спросил я в ответ на ее немые колебания у женщины, – за все?

– Еды, господин, – сказала она, поворачиваясь ко мне. Полные боли глаза обожгли не хуже раскаленной кочерги, – Пуль не надо. Пули заберут. Господин, еды, я три дня ничего не ела.

Я похлопал себя по карманам разгрузника, но не нашел ничего съестного. Там были только патроны и завалявшиеся туристические мелочи, необходимые при переходах, но совершенно ненужные в этой ситуации. Тогда я молча посмотрел на Влада. Он, казалось, пытался отделиться от ситуации, но увидев мой взгляд, закатил глаза к небу и глубоко вздохнул. И все же достал из верхнего кармана разгрузника шоколадный батончик из туристического набора, положив в мою вытянутую ладонь. Руку я не убрал, только внимательнее на него посмотрел, перевел взгляд на руку, после снова на Влада.

– А не кажется… – начал он, принимая оскорбленную позу.

– Не кажется, – резко отрезал я, – напомнить, как ты здесь оказался?

Влад рассерженно посмотрел на меня, но достал из того же кармана еще один батончик, почти швырнув мне в руку. Взяв оба батончика, я присел перед женщиной и протянул ей. Она неожиданно резко схватила еду и прижала к себе, но словно опомнилась и устыдилась своего поведения.

– Простите, господин… Я не хотела, – и протянула косметику, – ваша покупка. Приходите еще, – обыкновенная фраза продавца почти из любого магазина, прозвучавшая от настолько опустившегося человека казалось дикой и неуместной. Я даже попытался ее представить, кем эта женщина была до этих дней. Воображение рисовало уверенную, обеспеченную женщину, спокойно смотрящую в будущее. У нее наверняка была семья, муж и дети. Почему рядом обязательно должна быть собака, обыкновенная, но ухоженная дворняга на коврике у двери. А теперь осталось только это подобие жизни… Мне стало очень жалко этого человека.

– Почему вы называете меня господином, – сказал я, беря из ее руки пакет с косметикой, – никто из нас не заслужил подобного титула.

– Господа велят, – с удивлением и страхом сказала женщина, посмотрев на меня, – Говорят, уважение. По-другому не обратишься, до смерти бить будут. Или за периметр выкинуть, если настроение у них будет хорошее.

– Господа? – удивился я и обернулся сторону входа. Два охранника у дверей, такого же бандитского вида, как и те, кого мы видели на посту, откровенно скучали и явно желали оказаться на другом месте, но не на посту.