– Будешь ко мне обращаться только как господин полковник! Ясно тебе, свинья?
– Так точно, господин полковник! – рявкнул я, внезапно осознав, что слова « не стоит прогибаться под изменчивый мир», оказались ошибочными. Слова «выжить» в таком отношении имело гораздо больше веса. А жить мне очень хотелось, и в этом отношении иногда приходится прогибаться гораздо сильнее, чем кажется в первый момент.
– Чем больше я на тебя смотрю, тем меньше ты мне нравишься! – рявкнул офицер, в очередной раз обдав меня потоком своей слюны, – ты ведь не в детский сад попал, а в карательный отряд! Понимаешь, срань ты собачья?! Тут через такое пройти придется, что, боюсь, твой хлипкий позвоночник этого не выдержит. Сейчас с тебя взятки гладки, тебя уже обработали, поэтому можешь расслабиться, но потом с тебя спросят по полной. Хорошо объясняю?
– Так точно, господин полковник! – снова рявкнул я универсальную фразу, по идее обозначающее мое согласие со всем сказанным. Хотя в голове у меня уже закрутился рой вопросов. Если, как он выразился, «взятки гладки», то причем тут мой вызов. Если же ему что-то от меня было надо, то зачем тогда эти разговоры про мою недееспособность в их операциях. Где-то в груди закололо нехорошее предчувствие.
– Семенов! – неожиданно громко позвал полковник, окончательно смутив меня. Меньше всего на свете я знал, кто такой этот Семенов и каким образом он вообще ко мне относится. Немного растерявшись, я оглянулся, пытаясь взглядом поймать позванного человека, чтобы хотя бы приблизительно представить, кем он может быть. И поэтому я был сильно удивлен, когда к полковнику подошел молодого вида парень, уже, конечно, много повидавший в наше неспокойное время. Все мы были такими,, и у каждого за спиной осталась тяжелая история, которую нельзя вспомнить без слез. Однако, на мой взгляд, он все же казался немного молодым для того, чтобы учинить надо мной какую-то страшную расправу. Больше он походил на клерка, который раньше только и занимался, что с важным видом перекладывал бумаги из одной стопки папок в другую. Однако полковник дал ему несколько иное задание, которое смутило меня еще больше.
– Посмотри за этими сопляками, пока меня не будет, – велел полковник своему подчиненному, почти по-отечески похлопав парня по плечу, – А у меня будет несколько другое задание. Надо проверить одного пацана.
Этими словами он посмотрел на меня, отчего мне стало еще хуже чем прежде. Его пронизывающий взгляд, кольнувший мою душу при этих словах, пробил мою оборону с первого раза, хотя я и старался выглядеть бодрым. Полковник, видимо, тоже почувствовал эту перемену в моем настроении и довольно улыбнулся, предвкушая мои будущие потрясения. А в том, что они будут, я был уверен практически полностью. И ничего хорошего они мне не принесут. Особенно дурно мне стало после спокойных слов полковника, крепко сжавшего мое плечо:
– Пошли, – он чуть наклонил голову, кивком указывая в сторону одного из перестроенных зданий, стоящих около площади, которую сейчас заканчивали ровнять, – У меня к тебе есть одно небольшое дельце, которое надо проверить.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ним, особенно после того, как рядом, словно из-под земли, выросли два охранника, угрюмых и совершенно не похожих на ту шпану, что вели меня вниз. Эти больше походили на обструганные бревна, с толстыми ручищами, в которых зажатые автоматы просто терялись и казались маленькими игрушками, по ошибке попавшие к таким здоровым и взрослым мужикам. Много раз битые и ломанные морды у обоих были, кроме выражения абсолютной, даже непробиваемой жестокости и тупой злобы, исподлобья глядевший на окружающий мир, ни у одного, ни у другого на лице не было ни проблеска интеллекта, даже брови почти сразу переходили в угловатую макушку головы, на которой росли короткие грязные кудри.
Оба охранника почти сразу же сжали меня по бокам, не давая ни шанса свернуть в сторону или отстать. Не разговаривая и не оглядываясь по сторонам, они в ногу пошли за полковником, почти волоча меня за собой.
Дверь, которая добродушно раскрылась перед полковником, не была укреплена ни пулеметными точками, ни бетонными блоками или укреплениями, только плотно оббита железными листами, даже петли были закрыты толстыми листами брони. Выпиленные куски стали намертво закрывали все щели между дверью и стеной, не было даже ручки или щели для замка, через которую можно было пролезть внутрь.
В коридоре тоже не было освещения, единственно место, через которое проникал внутрь свет, было дверным проемом, через который дневной свет немного освещал грязный, покрытый давно стоптанными досками, пол, облупленные стены, когда-то покрытые зеленой краской на всю высоту, а сейчас пошедшие трещинами и со здоровыми пробелами, где краска отваливалась целыми кусками. На полу остались пятна засохшей крови, которую никто даже не собирался оттирать.