Сумерки человечества

У него был вполне реальный шанс забить меня насмерть, но кто-то отпихнул его в сторону, не дав продолжить. Глотая ртом воздух и слабо соображая от продолжавшей прокатываться по всему телу боли, я чуть выглянул из своего укрытия, не представляя, кто меня решил защитить и зачем. И почему-то даже не удивился, увидев нависшего прямо надо мной бригадира, глядевшего на меня со смесью раздражения и удивления. Ему явно хотелось увидеть, как меня забьют до смерти, даже самому лично пару раз ударить, но точно так же ему хотелось оставить меня в живых для чего-то другого. И даже сейчас, удерживая зеков на расстоянии вытянутой руки от меня, он колебался, не зная, чего ему хочется больше.

– Какого черта? – неожиданно рявкнул он, выбрав второй вариант, – Не прошло и трех часов, а ты уже успел в драку влезть? Как это вообще понимать? Что здесь произошло? Мне скажет хоть кто-нибудь из вас, козлов?

Толпа начала очень быстро рассеиваться, и при этом ни один из только что оравших в полный голос и требовавших новых ударов, не смотрел ни на меня, ни на бригадира, а только спешили отвернуться и всем своим видом показать, что происходившее их совершенно не интересует. Очень быстро мы оказались практически наедине, если не считать того, что были в забитой людьми казарме, хотя ни один из них не обращал на нас внимание.

– Хорошо! – рявкнул бригадир, нисколько не удивленный таким поворотом, – тогда вы сами объясните, что здесь случилось? Только без своих постоянных баек, правду я все равно узнаю. И если она будет отличаться от того, что я сейчас услышу, вы очень сильно пожалеете, помяните мое слово.

– Прописку устраивали, господин бригадир, – последние два слова Сухой особенно выделил интонацией, сильно гнусавя из-за разбитого носа. Кровь оттуда продолжала идти, и он к лицу прижимал тыльную сторону ладони. Красная жидкость скатывалась по пальцам, собираясь на ногтях в небольшие капельки, после соскальзывающие на пол.

– Кому именно? – не без иронии поинтересовался допрашивающий, окинув взглядом нас обоих.

Мы оба выглядели побитыми, а догадываясь об особенностях местных традиций, я был уверен, что «прописанный» и должен так выглядеть. Сухого же этот вопрос неприятно задел, так как, по идее, для него это должно быть развлечением и никаких потертостей для его внешнего вида быть не должно.

– Новенькому… – процедил сквозь зубы бывший заключенный, бросив в мою сторону злобный взгляд и усаживаясь снова на свою кровать. Бригадир просверлил его взором, но подняться не заставил. Тогда он повернулся ко мне и живо поинтересовался, что же случилось уже по моему мнению.

– Новенький оказался слишком строптивым? – спросил он прежде, чем я успел рот раскрыть. Сухого при этом снова передернуло, но вмешиваться он не стал, только, глядя через плечо бригадира мне в глаза, один только своим видом обещал страшные муки, если я сейчас начну рассказывать то, что же было на самом деле. К тому же слышал нас не только бригадир, я в этом был уверен. Слушали нас все, кто был рядом, а позже об этом разговоре вся казарма знать будет. И слава стукача была мне совсем не нужна. Любые операции, про которые я уже вскользь слышал, проводились за пределами охраняемого периметра, а значит, с оружием в руках. Потом, может, и докажут, если вообще будут разбираться, что пуля не была случайной, но от этого мне легче не станет. Вздохнув, я только кивнул головой.

– Подробнее, – тяжело сказал бригадир, схватив меня за шиворот и подтянув к себе. Одного кивка здесь мало. Рассказывай, что здесь произошло, четко и подробно.

– Прописываться не хотелось, – пожал я плечами, смотря прямо ему в глаза.

Бригадир сплюнул, тоже поняв, что и в этот раз он ничего толком не услышит, кроме того, что и сам мог понять. Это даже не круговая порука, а нечто вроде самосохранения, обеспечение того, что остальные будут знать, что ты молчишь, и позже не станут говорить про тебя, только потому, что и ты про них не скажешь. Замкнутый круг, из которого вырваться уже не получится, стоит нарушить правило, как тебя твои же вчерашние соседи на кусочки разрежут. Дело не в доверии, а в выгоде, которую каждый для себя определяет сам.

– Идиот! – рявкнул бригадир мне в лицо, круто развернулся на каблуках и стал уходить. Я только успел сесть, как он резко развернулся и подскочил ко мне, уже готовясь что-то сказать. Бригадир даже рот уже успел открыть, когда случайно взглянул на все еще лежавшего на полу дружка Сухого, из-под которого он и не смог сразу вылезти. Даже сейчас, когда уже все вроде закончилось, он продолжал лежать без движения, странно вывернув шею. Не сказав никому ни слова, носком ботинка перевернул неподвижное тело.

Лицо было разбито в кровь при падении, от носа же вообще почти ничего не осталось, зато глаза, налитые кровью, были широко раскрыты и странно выкачены. Удивлял больше всего кадык, который, казалось, сейчас разорвет кожу и выскочит наружу. Мрачно посмотрев на меня, бригадир присел рядом с телом и пощупал пульс на шее. При виде мрачной улыбки, появившейся после этой операции на его лице, я совсем похолодел.