Сумерки разума (СИ)

— Во-первых, все новообращенные невероятно сильны первое время жизни. Её обратили примерно год назад, но она ещё очень крепкая. Во-вторых, она способна ненадолго парализовать всех вокруг. Это происходит путем сильного нервного потрясения, но дар этот опасен для нас. Она сначала заставила нас всех замереть. Эмметт как раз был готов схватить Джеймса. Потом она буквально выдернула Джеймса из рук Эмметта и потащила за собой.

— Взрослого вампира?

— Любой новорожденный сильнее любого взрослого кровопийцы, как минимум, в два раза. А она должна неплохо питаться, так что сейчас с ней не справится даже Эмметт. Разве что Джаспер, потому что он имел дело с новорожденными и знает, как их бить.

— Это хорошая новость, — попробовала ободрить его я.

Но он только раздраженно вздохнул.

— Куда мы едем? — спросила я тихо.

— Подальше отсюда и как можно быстрее. Нельзя сразу ехать домой.

Мне показалось лишь теперь, что тело его тоненько, едва заметно дрожит.

— Тебе плохо? — нахмурилась я.

Он не отвечал.

— Эдвард?

— Помолчи, — негромко прорычал он.

Я съежилась и предпочла не отвечать. Я понятия не имела, что происходит и о чём он думает. Это сводило с ума.

— Ты только скажи… Я могу как-то исправить…

— Что исправить? — тем же рычанием спросил он.

— Ты выглядишь…

— Я вежливо попросил тебя помолчать.

— Прости, — вздохнула я, — видеть тебя невыносимо. Я хочу помочь, но не вижу, что моё молчание помогает. Я не понимаю, за что, конкретно, ты злишься.

Он заговорил, проигнорировав мои слова:

— Мы приедем к тебе домой, и ты должна будешь сказать своему отцу, что улетаешь в Финикс. Карлайл останется в Форксе вместе с Эсме и Розали. Они присмотрят за твоим отцом.

— У Джеймса есть шанс… поймать меня?

— Есть, — ответил Эдвард. — Это лучший охотник и ищейка из всех, что я встречал за всю мою жизнь. Если потребуется, он будет долго выжидать.

— Моя мама… — прошептала я, — он ведь может начать ее искать?

— Может.

— И что мы будем с этим делать?

— Тебе придется позвонить ей и посоветовать уехать подальше вместе с мужем. Далеко он за ней не побежит, ему нужна только ты, — он так сжал руль ладонями, что он скрипнул.

— Ты не мог бы остановиться?

— Нет.

— Пожалуйста… Мне плохо.

— Пакетики в бардачке перед тобой.

— Эдвард!

— Я сказал — нет, — прорычал он.

Скорость доросла до ста шестидесяти. Я решила терпеть. Если бы я не знала, кто он, решил бы, что он нервничает из-за того, что мне угрожает опасность.

Он остановился только через сорок минут, чтобы дать мне подышать свежим воздухом. Я, покачиваясь, вышла из машины. Меня обдал прохладный, сырой ветер, и тут же стало лучше. Темно-зеленые листья в ярком свете фонарей казались контрастными, четкими. Тени углубились, но я видела их словно бы через бордовую пленку перед глазами.

Эдвард подошел ко мне и взял под руку, я заметила это как-то запоздало. Неожиданно он притянул меня к себе и в странном, почти отчаянном порыве прижался губами к моему виску. Потом нерешительно поцеловал скулу. Я закрыла глаза и почувствовала, что дрожу. Он коснулся кончиком носа моего уха, а потом с большим усилием отстранился от меня и поднял на меня спокойный, открытый взгляд.

“Не может этого быть”, — подумала я.

Я вспомнила, как он посмотрел на меня, когда в коридоре школы я выпалила ему, кем хочу стать. Такой печальный, пренебрежительный взгляд. Вспомнила, как он твердил, что ему очень нужно, чтобы я стала предсказуемой, скучной, шаблонной. Он старался сделать меня понятной.

Я вспомнила, как он десятки раз преодолевал собственную жажду подле меня. Такая фанатичная сила воли кажется невозможной.

“Ты нужна мне так же, как и я тебе” — вот, что он мне сказал. Прямым текстом.

“Не может такого быть, — думала я. — В смысле, это же в действительности невозможно. Он воспринимает меня, как ребёнка. Проклятье… или он притворялся? Он ведь виртуозно играл роль богатого пресыщенного мизантропа в школе, ему все верили, даже я. Но почему он притворялся?”

Эдвард продолжал смотреть мне в глаза, и я больше не чувствовала себя так, словно он видит во мне неразумное дитя. Жёлтые глаза ошпарили, словно огнём.

— Не спрашивай, — вымолвил он.

“Как? Совсем? Что это было? Ты только что чуть не поцеловал меня. Это просто естественное желание по отношению к жертве? Думаю, что нет. Почему мне нельзя задавать тебе вопросы? Почему ты молчишь?”

Мне казалось, мы играем в некую опасную игру, где определенность значила крах всего. Мы оба ненавидели эту игру, стеклом протянутую между нами и затыкающую нам рты. Мы оба вынужденно играли в нее, надеясь, что не пересечение границы что-то изменит. Даст нам время…

Пока нас видели только сумерки. Только ночные сумерки могли что-то понимать. Но они никогда и никому не проговорятся, даже нам самим. Они не скажут то, что сказал мне взгляд Эдварда. Когда он собрался сесть в машину и сделал шаг назад, я резко схватила его за руку — похоже на жест отчаяния —, но не решилась поднять глаза, опасаясь, что это движение слишком честное. Оно им было. Я спросила, постаравшись сделать это спокойным тоном:

— Ты, наконец, отвезешь меня домой?

— Разумеется, — негромко ответил он.