Сумерки вождей

12 декабря 1922 года Ленин написал своим единомышленникам:

«Ввиду ухудшения своей болезни я вынужден отказаться от присутствия на пленуме. Вполне сознаю, насколько неловко и даже хуже, чем неловко, поступаю по отношению к Вам, но все равно выступить сколько-нибудь удачно не смогу.

Сегодня я получил от тов. Троцкого прилагаемое письмо, с которым согласен во всем существенном, за исключением, может быть, последних строк о Госплане. Я напишу Троцкому о своем согласии с ним и о своей просьбе взять на себя ввиду моей болезни защиту на пленуме моей позиции».

15 декабря Ленин информировал Сталина, что заключил «соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли… и уверен, что Троцкий защитит мои взгляды нисколько не хуже, чем я».

А Сталин больше всего боялся блока Ленина с Троцким. Генсек тут же отказался от своей прежней позиции, чтобы не оказаться под двойным ударом.

Вскоре Ленин вновь прибег к помощи Троцкого. По существу предложил ему союз против Сталина:

«Уважаемый товарищ Троцкий, я просил бы вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным».

В Горках настелили новые полы. Вероятно, из сырого материала. Пол, высыхая, трещал. В тишине ночи этот треск раздавался как ружейная пальба. Владимир Ильич, страдавший бессонницей, жаловался Надежде Константиновне, что это мешает ему спать, и возмущался:

— Понятно, почему пол трещит. Клей-то советский!

Он требовал от врачей ответа: каков прогноз?

Его осмотрел офтальмолог академик Михаил Иосифович Авербах.

Ленин явно был возбужден и искал все возможности остаться с профессором наедине. Предчувствуя тяжелый для него разговор, профессор всячески избегал быть с ним с глазу на глаз, но такая минута все же выпала. Схватив профессора Авербаха за руку, Владимир Ильич с большим волнением спросил:

— Говорят, вы хороший человек, скажите же правду — ведь это паралич и пойдет дальше? Поймите, для чего и кому я нужен с параличом?

Профессор не успел ответить, потому что вошла медсестра.

Ленин попросил Крупскую принести ему труды по медицине. Хотел понять, что с ним происходит. Читал их — в основном по-английски. И, похоже, все больше осознавал, что ему грозит.

С горечью сказал Григорию Евсеевичу Зиновьеву:

— Помяните мое слово, кончу параличом.

Он страшно этого боялся. В мае 1922 года, после спазма сосудов, в присутствии профессора-невропатолога Алексея Михайловича Кожевникова произнес:

— Вот история, так будет кондрашка.

В начале зимы 1923 года поделился с тем же Кожевниковым и другим профессором-невропатологом Василием Васильевичем Крамером:

— Мне много лет назад один крестьянин сказал: «А ты, Ильич, умрешь от кондрашки». На мой вопрос, почему он так думает, ответил: «Да шея у тебя больно короткая».

Осмотрев его, профессоры Кожевников и Крамер записали в истории болезни:

«Нервы несколько разошлись, и временами появляется желание плакать, слезы готовы брызнуть из глаз, но Владимиру Ильичу все же удается это подавить, не плакал ни разу. Сегодня председательствовать в Совнаркоме ему было легче. Ошибок он не делал. Вообще работой себя не утомляет. Изредка немного болит голова. Но быстро проходит».

Когда это прежде Владимиру Ильичу Ленину хотелось расплакаться?

30 мая 1922 года он потребовал, чтобы к нему в Горки вызвали Сталина. Тот приехал вместе с Николаем Ивановичем Бухариным. Сталин прошел в комнату больного, плотно прикрыв за собой дверь.

Бухарин остался с сестрой вождя. Таинственно заметил:

— Я догадываюсь, зачем Владимир Ильич хочет видеть Сталина.

Через несколько минут Сталин вышел. Вместе с Бухариным они направились во двор к автомобилю. Мария Ильинична пошла их проводить. Они разговаривали друг с другом вполголоса. Сталин обернулся, увидел ее и, обращаясь к Бухарину, заметил:

— Ей можно сказать, а Наде не надо.

Сталин поведал Марии Ильиничне, что Владимир Ильич вызывал его для того, чтобы напомнить обещание, данное ранее: помочь ему вовремя уйти со сцены, если вождя разобьет паралич.

— Теперь момент, о котором я вам раньше говорил, наступил, — сказал павший духом Ленин. — У меня паралич, и мне нужна ваша помощь.

Владимир Ильич попросил Сталина привезти ему яда. И Сталин обещал.

Но пересказав этот разговор Бухарину и Ульяновой, он сам стал сомневаться: не понял ли Владимир Ильич согласие помочь ему уйти из жизни таким образом, что момент покончить счеты с жизнью уже наступил и, следовательно, надежды на выздоровление больше нет?

— Я обещал привезти яда, чтобы его успокоить, — объяснил Сталин, — а вдруг он и в самом деле истолкует мои слова в том смысле, что надежды больше нет? Выйдет как бы подтверждение безнадежности?

Втроем они решили, что Сталину следует еще раз зайти к Владимиру Ильичу и сказать: он переговорил с врачами, они заверили его, что положение совсем не так безнадежно, болезнь излечима, так что с исполнением просьбы Владимира Ильича можно подождать…