Сумерки жизни

«В ее женской душе есть что-то от Бетховена, Франца Шуберта, Гуго Вольфа, Моцарта, Гайдна, она переживает мир внутренней музыки, недоступной для нас, других, на веки!»

ПОСТОЯННЫЕ ПОСЕТИТЕЛИ.

Постоянные посетители какого-нибудь учреждения в большом городе кажутся нам несколько ограниченными, отсталыми, почти консервативными. А постоянные посетители какой-нибудь дачной местности трогательно консервативны и необыкновенно симпатичны. Перед ними, сзади них лежат вокзалы, леса, холмы, ручьи, горы, озера, они иногда слезают с целой семьей или даже без семьи, на какой-нибудь определенной станции, и там проводят все лето. Никто из друзей не может заставить их изменить свое мнение об этой местности рассказами о других местах. Пока он будет ездить туда, куда он ездит, с ним не случится ничего дурного. Ему знакомо каждое дерево, каждый куст. Он знает все приветственные слова. Дорога направо идет туда-то, налево туда, где стоят по-прежнему семь дубов. Все осталось по-старому: там, где пахло мельницей, пахнет и теперь мельницей. Для него постоянно сохраняют комнату № 7, так же, как комнату № 12 для других. Кажется, что все принадлежит ему. А разве это не так, если вы наслаждаетесь всем этим в глубине своего сердца?!

ЭВОЛЮЦИЯ.

Ты задерживаешь мое развитие...

Вы смеетесь, в 57 лет можно ли еще развиваться в каждый час своего бытия?

Развиваться можно всегда, пока дух и душа ясноэластичны.

Ты задерживаешь меня во всем,

когда ты, например, бледнеешь и дрожишь при появлении Лизы.

«Разве мне нельзя видеть Елизавету?!!» — «Можно. Но и мне можно дрожать...».

Значит, я не могу. Несчастная! Тормоз на моем колесе!

Но разве ты виновата?!

Если бы ты могла, ты дала бы мне свободу от всего сердца?!

Как это я, мужчина, мозг мира и жизни,

не подозревал еще два года назад, не знал, не рассчитал,

что ты, в моих оковах, меня больше не отпустишь?!

Эти священные слова из «Сумерок богов» Вагнера:

Бруннгильда: «На новый подвиг, дорогой герой, как бы я ни любила, я отпущу тебя!» —

не относятся к «другим» женщинам, а только к так называемым мужским подвигам, безразличным для любящей жены! Это обман! К чему же даровать свободу, если другая женщина отсюда исключается?

На новый подвиг, да, но не к Елизавете!

Но ведь Елизавета одна дает мне новую силу!

ИДЕАЛЬНЫЕ КОМПЛИМЕНТЫ.

— Знаете, мой дорогой господин Петер, с кем бы я вас лучше всего сравнил?! С японским живописцем Хокусаи, жившим 2000 лет назад. Он нарисовал, например, двух уток, а видно было, несмотря на это, целое болото, полное дикой птицей, — вот как он это делал?! А как удается вам эта pars pro toto?? — Часть, заменяющая целое?! Немного задушевности, ума и вкуса, только и всего.

***

— Pardon, поэт ведь не должен заниматься реальными вещами в жизни. Мы, к, сожалению, сами это делаем. Что вы можете мне на это ответить?!

— С тех пор, как я прочел ваши 50 набросков «See Yfer», я изучил свое любимое озеро Гмунден интимнее, а не только поверхностно, помощью катанья на лодке, купанья и прогулок по эспланаде!

***

Я сказал сегодня утром своему другу: «Прочти сперва книги Петера Альтенберга, а потом посмотрим, как ты разовьешься!?»

***

Архитектор Адольф Лоос из Вены: «Петер, я не знаю, хорошо или плохо «Nachfechsung», я только знаю, что теперь я могу в течение десяти лет не читать совершенно новых книг. Я получил ориентацию!»

НИЩАЯ.

Сегодня, 3 августа 1916 г., в половине одиннадцатого утра, я заговорил на углу моего переулка с одной молодой женщиной, просившей подаяния; за городом и при хорошем уходе я бы сделал из нее в течение 6 недель сказочную красавицу. На руках она держала дивнонежную, спящую, белизной сияющую девочку четырех лет. Я подал женщине 20 геллеров. Она потом сказала: «В общем и целом мне не плохо, мой муж в сумасшедшем доме, четверо детей устроены в яслях, обед я им даю с собой, а ночью они спят у меня. Я хожу стирать, получаю ежедневно 5 крон и еду. А по пятницам я прошу милостыню, я тогда стою и не работаю, так как моя маленькая Иоганна так хороша, что мне это дает больше, чем пять крон и еда. Моя красивая дочь ходит уже такой молодой на заработки!...»

НЕВЕРНОСТЬ.

Любимая, или нелюбимая, как когда,

ты задерживаешь меня в обновлении моего неспокойного, неугомонного я! Ты боишься моего рождающегося я!

Ты плачешь?! Ты обиделась?! Ты видишь, как я склоняюсь перед твоим очарованием?! Очарованием, которое меня сковывает!

Что же ты любила во мне, ценила, и даже романтически обожала когда-то?! Мои пути ведут в иные дали, но всегда вверх!

Да, Мария Сюзанна, так это началось!

Но для меня это должно остаться и кончиться. Кончиться, чтоб остаться! Так я верен.

Нельзя любить скрипача за его глубокую игру — и ревновать его к скрипке.

Того, кто опьянил тебя своей высшей человечностью, что он дарует не только тебе одной,

того ты не должна тянуть вниз, робко, боязливо, неуверенная в своих прежних безграничных душевных силах и радости жертвы,

в столовую, где стол для него накрыт соблазнительно и удобно!

Иди, оставив его одного.