Сумерки жизни

Большие штрафы в пользу «слепых воинов» изменили бы это моментально! Но никто об этом не заботится, хотя о человеческих легких надо было бы подумать прежде, чем они будут разрушены и уничтожены! Principiis obsta! Святые слова, остававшиеся тщетными в течение тысячелетий, жаль!

Рак и сахарная болезнь неизлечимы. Но о первоначальной стадии тайны разрушения организма никогда не заботятся. Надежда, глупейшая надежда — это единственное, что нам дают. В заключение семья призывает совершенно неповинного «специалиста» и ждет от него за деньги невозможного физиологического чуда. И за его тщетные старания платят дорого. С виду здоровый человек не интересует своих кажущихся озабоченными друзей, перед ними должен быть «живой труп», который в последнюю минуту передается доверчиво за деньги искусству модных врачей! Зубы пломбируются тогда, когда они болят, хотя их следовало бы пломбировать до того, как они готовы заболеть. Вся жизнь состоит из таких маленьких больших преступлений, и те, кто на этом выигрывают, право, не заслуживают моего уважения! Principiis obsta!

ОСВОБОДИЛАСЬ.

Она рада, что освободилась от него.

Это так просто, понятно, несложно.

Она рада, что освободилась от него.

«Другой» не лучше и не хуже,

но он дает ей более удобную, более

легкую жизнь!

Какая польза от этого?! Никакой.

Только те, кто выгадал,

имеют что-то, более удобное прозябание, тьфу!

Их нервы бессильны истекать кровью

за идеалы собственной души,

да помилует их бог за несвятое, здоровое

отсутствие потребностей!

БОЛЕЗНЬ.

Завтра приезжает моя сестра. Близкие родственники заняты своими собственными делами, поглощены ими. На все другое, даже если они сочувствуют мне, они смотрят как на нечто, их нисколько не касающееся и отвлекающее их от серьезных жизненных задач! Так и сестру больной брат отвлекает от нормальной жизни. Того органического, почти мистического внимания, которого больной организм требует безусловно, эгоистически для своего выздоровления, нет больше, или оно постепенно потерялось. Посещения друзей его утомляют, цветы он встречает вымученным любезным утомлением.

Я хочу, нет, я не могу жить без моей подруги, Альмы Пт. Я не влюблен в нее, не ревнив, я готов ее отдать от всего сердца кому угодно. Но я не могу жить без нее. Я забрасываю, я мучаю сам себя в жизненной меланхолии, считаю все неестественным, смешным и недостойным разумного человека. Платья мои и разные многочисленные обстоятельства, относящиеся к так называемому буржуазному комфорту, не интересуют меня. Меня интересуют лишь она одна и ее жизненное счастье. Это тоже, вероятно, нечто вроде idee fixe. Во мне страстное, неутомимое, беспрерывное стремление заботиться постоянно о ее жизненном счастье, будь то особенно удобные лайковые перчатки, купленные мною, или я вытоплю сам ее комнату. Ее благодарность меня не интересует. Моя потребность сделать для ее жизни что-нибудь, пусть это будет зубочистка или спички, удовлетворяет меня вполне и целиком. Благодарность — для меня неприятная банальность, которая меня унижает. Я хочу помочь по свободному решению, как и где смогу.

Сознание того, что я ей как-то помог в тяжелой жизни, глубочайшая награда для меня. Все остальное я считаю смешным.

ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ.

Бетховен сказал незадолго до своей смерти: «Я считаю себя самым несчастным из людей!» Я уверен, что Франц Шуберт и Гуго Вольф чувствовали то же самое. О других гениях нечего и говорить. Это все кандидаты на самоубийство, без малейшей к этому способности. Утром встать, умыться, одеться, что-нибудь сделать, без честолюбия, без потребности, смотреть на стенные часы, пока не настанет 10 часов вечера; но ведь это еще не так скоро. Нет спичек, мыла, папирос. Нет нужного белья, и за все, за все надо платить. В то же время внутри ужасные и постоянно одни и те же мысли: «К чему это все?» Служащие нашего отеля не думают об этом. Они работают с шести часов утра до одиннадцати часов ночи. И их разговоры библейски  просты. Никогда не бывает особенных волнений по какому-нибудь поводу. Постоянно одни лишь важные, незначительные мелочи. И всегда хорошее настроение прилежных, отвлекшихся от себя людей. Но Бетховен незадолго до своей смерти сказал: «Я самый несчастный из людей!» Вероятно, думали то же самое Франц Шуберт, Гуго Вольф etc etc. Как изумительно вознаграждается «внутренняя свобода от потребностей». Но разве она действительно вознаграждается?!? Ничуть! Человек идет ощупью во тьме своих дней, пока это как-нибудь не кончится. Не думать означает постоянную мысль о несознательности своей ненужной жизни!

СОВРЕМЕННО.