причиняющиеся не-эластичными, с виду нормальными людьми,
и надеяться вечно,
что так
уступят наконец место
во всех областях этого коварного бытия,
этого
и что
РАДИКАЛИЗМ «ЧУЖИХ».
Дитя должно своим присутствием не только не мешать, не смущать, не принуждать к «вынужденной любезности», нет, оно должно, наоборот, превращать доселе обыкновенного, обычно идущего своей дорогой человека в поэта! У нас, художников — речь идет о том, чтобы стать сразу «горячим приверженцем», глубоким «другом этой маленькой души», и это без той бледной родительской любви, самостоятельно, лишь благодаря мистической личности чужого ребенка!
Вы, другие, не сможете нас ни в чем убедить, кроме того, что мы уже знаем о вас, что вы не художники!
СТРАХ.
Эта вечная боязнь перед смертью! Глупо-патологическая, как и большинство с виду нужных значительных (хи, ха, ха, ха) вещей в этой совершенно ничтожной жизни! Кое-что здесь верно: мы, к сожалению, и здесь, большей частью, не можем уйти в нужный момент благодаря нашему глупейшему «
До самого конца жизни ждешь, надеешься, что найдешь в себе достаточно приличия и мужества чтобы сказать сотне людей в лицо: «
Что они только мужчины!
ОЖИДАНИЕ.
Подождать еще, подождать, она придет в четыре.
Ты проснулся в половине шестого, совершенно
выспавшись, как всегда, за последние три года,
ведь мы становимся старше, умнее, и
И ожидаешь с трепетом четырех часов пополудни!
В это время в твоем бытии, собственно в твоем небытии, происходит, как и всегда,
Но самое главное нечто
Жизненные ненужности мучают тебя,
и ты ожидаешь с трепетом освобождения,
которое даст тебе четвертый час пополудни!
Издалека долетает до тебя военная музыка,
ты вдыхаешь светло-серый дым, выходящий из белых, старых дымовых труб,
приходят посетители, посетительницы,
им нечего тебе сказать, и говоришь только ты.
Все происходит, но четырех часов еще нет!
Наконец, четыре часа!
Она пришла, она здесь, здесь, пришла!
Как бы она была удовлетворена, может быть,
если бы можно было ей рассказать,
как я томился до четырех часов?!?
Но именно этого нельзя сказать.
Я сижу и «болтаю» с нею,
как хороший комедиант!
Но ведь до сих пор я был
безнадежно ожидавший, полный надежды,
занятый ожиданием, занятый глубоко,
глубоко, горячо, презирая другие, ничего, но стоящие шалости жизни!
Но когда она пришла, когда она здесь,
тогда вдруг забываешь свою «роль».
Бедная Альма Пт!
ДНЕВНИК ПЯТНАДЦАТИЛЕТНЕЙ.
Я хочу, чтобы на меня молились?!
Нет, я хочу, чтобы кто-нибудь благодаря мне был особенно счастлив!
Нет, не благодаря мне. Только благодаря одному моему
Лишь тем одним, что я появилась на свет.
Как же достичь этой цели, если он не молится на меня?!
В нем должно зародиться само собой, без моего кокетства,
сознание, что я его сделаю таким счастливым каким он еще не был никогда и каким не будет никогда благодаря другой!
Но для этого он должен меня обожать самоотверженно, иначе,
КАРЬЕРА.
Я люблю, обожаю в этой молодой актрисе, все, что только можно обожать в исключительных женщинах. Ее зовут Анни Мевес.
Она так хотела бы играть мольеровских милых вострушек, а ей не дают.
Директор, режиссер, лектор, никто ее не понимает. Прежде всего не сразу.