Сумерки зимы

— Вы ведь понимаете, что Чандлер этого не делал, — устало сказал Макэвой. — Не в одиночку, я хочу сказать.

— Я не знаю, что думать, Эктор. Невиновные так не поступают.

— Он преступник, и он невиновен. Так уж вышло.

— На самом деле у нас ничего нет, верно? У нас с тобой. Мы проиграли Колину. Напортачили с самого начала, черт подери. Мы расследуем преступления, которые называются «серьезными» и «организованными». И как, по-твоему, я выгляжу? Серьезно или организованно?

Макэвой смотрел в тоскливое небо.

— Что у тебя на уме? О чем ты думаешь?

Макэвой вздохнул.

— Я думаю, у Чандлера возникла идея для книги, но некто увидел в его замысле гораздо большее. — Он постучал себя по лбу пальцами, злясь на свою неспособность извлечь из спутанного клубка мыслей одну-единственную. — В этом деле нет ничего случайного, уж в этом я уверен. Все убийства совершались не ради любви, денег или мести. Эти смерти имеют смысл только для человека, который восстанавливает баланс справедливости. Забирает у этих людей выпавший им второй шанс. У людей, которые спаслись там, где остальные не сумели. Кто-то решил, что они должны умереть, — в точности так, как им следовало умереть когда-то. В этом есть логика. Этот «кто-то» тщательно воспроизводит ситуации. Пытается отобрать у этих счастливчиков чудо. Мотив же Чандлера сводится к одному — соорудить из убийств книгу. А я видел глаза убийцы. Видел в них обиду на весь мир, ненависть к себе, но в них не было…

— Зла? Макэвой, не всегда же…

— Знаю, знаю. Большинство убийств происходит из-за вспышки гнева, по пьяни или неумения рассчитать свою силу. Но мне доводилось видеть зло в глазах преступников, и я знаю точно: в глазах нашего убийцы зла не было. Грусть, и отчаяние, и неотвратимость происходящего. Он платит по счетам. Это…

Фарао накрыла его ладонь своей:

— По-твоему, кто убивает этих людей, Гектор?

— Кто-то, похожий на меня, — ответил Макэвой.

— Ты не способен на такое. Ты не способен причинить вред людям.

— Способен, — возразил он. — Ради семьи. Ради любви. Я бы отправил свою душу в ад ради людей, которых люблю. Я бы плакал, совершая это, но сделал бы. А вы разве нет?

Фарао отвернулась:

— Не каждый любит так сильно.

— Значит, искать нужно как раз такого человека. Кого-то достаточно сильного, чтобы одолеть меня в рукопашной. Кого-то, кто способен вырезать проход из грузового контейнера и убить старика. Кого-то достаточно близкого к Чандлеру, чтобы воспользоваться его связями. И человека, который любит так же сильно, как я.

Лицо его исказилось. Фарао невольно отстранилась, вся сжалась, и до Макэвоя дошло, насколько он сейчас угрожающе выглядит.

— Простите, шеф, я только…

Фарао качнула головой, на лице ее нарисовалась кривая усмешка, и напряжение спало. Она похлопала Макэвоя по плечу:

— Для общения с тобой нужно сперва хорошенько изучить инструкцию по применению. Твоя Ройзин святая, не иначе.

У Макэвоя сорвался легкий смешок.

— Она лучше всех нас вместе взятых. — Вялым взмахом руки он обвел вечернюю улицу с ее непросыхающими обитателями, заколоченными магазинами и мусором в подворотнях: — Лучше всего этого.

Фарао всмотрелась в его лицо, удержала взгляд.

— Пусть и дальше будет лучше всех, Гектор. А ты проследи, чтобы грязь к ней не пристала.

Глава 4

Макэвой стоял, прислонясь к одной из красных кирпичных колонн элегантного портика у раздвижных стеклянных дверей.

— Детектив-сержант Макэвой?

Обернувшись, он увидел высокую, тонкую женщину с короткой стрижкой. Теплый жилет поверх белой больничной униформы. Женщина протянула бледную руку без колец, и Макэвой ответил осторожным пожатием.

— Меган Страуб.

Они улыбнулись друг другу.

— Я лечащий врач Энн, — сказала Меган Страуб и жестом предложила последовать за ней в теплое нутро ультрасовременной клиники. — Кажется, ваш визит немного расстроил кое-кого из наших функционеров, — заметила она, когда двери с шелестом закрылись за ними.

— Как я уже объяснял, мы ведем расследование убийств…

— Вот-вот, что-то такое они и говорили. — И доктор Страуб со смешком добавила: — Сложно представить, чтобы Энн подозревали в чем-то подобном.

— Конечно, нет…

Макэвой замолчал, потому что доктор остановилась у одной из дверей и положила пальцы на ручку.

Дверь открылась.

Свет лился в комнату из сияющего прямоугольника окна под потолком; стены выкрашены в темно-малиновый цвет и украшены рисунками в массивных рамках.

На кованой кровати с пологом лежала Энн Монтроуз. Руки ее покоились на гладком золотисто-кремовом покрывале, на подушке озерцом расплавленного золота пылали волосы.

Капельница с питательным раствором и дренажное устройство были спрятаны за двумя высокими торшерами в стиле рококо; пробежав по ним, взгляд Макэвоя уперся в резной ночной столик у кровати. Из того же светлого дерева был и низкий книжный шкаф у стены, над ним — большое зеркало, из-за которого комната казалась еще просторнее и светлее.

— Она похожа на принцессу, — прошептал Макэвой.

Доктор Страуб рассмеялась: