Сумерки зимы

Фарао перехватила инициативу. Мягко глядя на Альгирдаса, она с улыбкой похлопала по лежащей на столе ладони — в пятнах, бледной, с размывшимися наколками на узловатых пальцах:

— Надеюсь, ты ценишь, что мы приехали. У нас полно важных дел, но, когда сержант рассказал про тебя, я бросила все и примчалась.

Альгирдас сузил глаза, словно чтобы лучше видеть, и повернулся к Макэвою.

— Чандлер? — спросил он, убрал со стола ладонь и запустил ее под куртку. Привычным жестом поскреб культю.

— Знаешь его? — спросила Фарао.

Альгирдас оглянулся через плечо, Фарао легко вскочила и направилась к бару. Недолгие переговоры с барменом убедили того, что заказы еще принимаются, а час закрытия отодвигается. К столику Триш вернулась с пинтой темного и двойной порцией водки для русского, еще одной пинтой — для Макэвоя и пакетиком жареных шкварок для себя.

Разорвав упаковку, она принялась бросать шкварки в рот, наблюдая за Альгирдасом, пока тот расправлялся с угощением. Опрокинув в себя водку, он с шумом втянул воздух через прижатый ко рту рукав куртки.

Фарао удивленно покосилась на Макэвоя.

— Усиливает эффект, — объяснил Макэвой. — Русский приемчик.

— Иди на хрен! — фыркнул Альгирдас. — Я из Литва.

— Сам иди на хрен, солнышко, мы из полиции.

Какое-то время они молча разглядывали друг друга.

— Ты в курсе, что Расс Чандлер арестован за два убийства? — громко вопросила Фарао, перекрывая звон пустых бутылок, которые бармен сгребал в пластиковый мусорный бак. — Уже и обвинение предъявлено.

Альгирдас резко откинулся на спинку стула, словно кто-то толкнул его в грудь.

— Убийства? Кого убийства?

— Девочка по имени Дафна Коттон, — ответил Макэвой. — И парень, которого звали Тревор Джефферсон. Ты слыхал эти имена раньше?

Альгирдас влил в себя портер. Похлопав по карману, вытащил пакет с табаком и листки для самокруток. Ловко управляясь единственной рукой, он скрутил несколько сигарет и одну сунул в зубы.

— В барах больше не курят. — Макэвой сам себе удивился, стремительно выдернув самокрутку изо рта литовца. — Так что с Чандлером?

Альгирдас посмотрел на Фарао. Похоже, он начал терять самообладание.

— Барри. Вышибала. Он говорить, полиция хотеть меня, я приходить. Он говорить, женщина, большие сиськи. Я сказать, нет проблем. Я приходить разговаривать. Я думать, Энжи. Я думал, может, рассказать свидетель, да? Не Чандлер. Не убийство.

— Ты сам заговорил о нем, — напомнил, кинув самокрутку на липкую столешницу, Макэвой. — Услышал, как я говорю по телефону. Услышал его имя. И подошел спросить о Чандлере. Поэтому мы здесь.

Альгирдас закусил нижнюю губу, выудил из-за пазухи тусклый металлический кулон на цепочке и сунул в рот, словно соску.

— Твой святой?

Альгирдас усмехнулся.

— Сдача от моя первая английская пинта. Два пенса. Девять лет назад. В баре, как этот.

— Очень трогательно, — сказал Макэвой и замолчал, почувствовав, как нога Триш наступила на его ботинок: «Притормози чуток».

Альгирдас допил пиво, продолжая таращиться на Фарао. Сощурился и почти прорычал:

— Я легальный. У меня бумаги. У меня право быть в Гримсби.

Фарао забросила в рот последнюю шкварку.

— Дружок, да мне как-то по фигу. Любой, кто хотел жить в Гримсби, наверняка сбежал от ужаса. По мне, так добро пожаловать.

Альгирдас кивнул задумчиво, словно придя к решению.

— Я встречать Чандлер в баре, как этот. Саутгемптон, да? Пять лет? Шесть? Мы пить. Говорить. Он слушать моя история. Он писатель. Хороший писатель. Так мне сказать.

— То есть он хочет книгу про тебя написать, что ли? Сделать знаменитым?

Альгирдас стукнул ладонью по столу; сложно сказать, злился он или просто выплескивал возбуждение.

— В Литве я певец. Делать пластинка. Большой хит. Не только в моя страна.

Фарао еле удержала смешок.

— Значит, ты попал в литовский хит-парад?

— Я на ТВ. На радио. Постеры в спальнях. Большая звезда.

— Правда?

— Да. Я хорошо.

— Что-то пошло не так?

— Хреновы политики. Я хотеть больше. Они не платить. Я думать, что звезда. Они нет. Я уходить. Ждать звонка телефон. Взять обычную работу. Платить счета, пока не стать лучше. Никогда не стать. Обычная работа стать обычная жизнь.

Глаза литовца были полны горечи.

— Значит, Чандлер…

— Ему нравится история. Говорить, может быть книга. Говорить, издать бестселлер. Рассказать моя повесть. Как поп-певец делаться докер в Саутгемптон. Потом я без руки. Чандлер приходить навещать. Говорить, так книга больше настоящая. Больше человечья. Он говорить, ждать звонка. Устроить интервью. Обсуждать с издательством.

— И он позвонил?

Альгирдас отвернулся:

— Чандлер начинать другая книга. Всегда писать. Всегда работать. Иногда пить, да. Любить выпивать.

— Так что же привело тебя в Гримсби?

— Я приезжать на работу. Мой друг здесь. Предложить работа. Однорукий человек выбор не много.

Макэвой потер переносицу.

— Но Чандлер связался с тобой снова, так? Недавно.

Альгирдас кивнул:

— Он звонить, может, с месяц назад. Найти мой номер. Говорить, книга в голове. Не забывать меня. Хотеть встреча.

Альгирдас умолк, и Макэвой толкнул к нему свой бокал. Литовец с жадностью схватил его.

— Но сначала…