— Итак, сперва вы служили писарем. Затем вас перевели на «оперативную работу». Чем вы занимались в новой должности?
Выражение лица и глаз Известного полицая сделалось скорбным.
— Они ж мне не доверяли. Они ж помнили, что я числился в истребительном батальоне. Задания мне давали пустяковые: кто-то не вышел на работу — я штрафовал на пять рублей.
Он снова темнил. Я дал ему выговориться на эту тему и спросил:
— Кто убил Гайдара?
— Клянусь, не знаю.
— Кто донес о партизанах, которые вечером 25 октября 1941 года шли из Прохоровского леса на старую базу отряда?
— Не имею понятия.
— Но в октябре месяце вы уже работали в полиции. И сообщение о пятерых партизанах поступило сначала в Гельмязево.
— Ну и что? Я же тогда еще писарем работал. Я же говорил вам: не доверяли они мне.
— Да, вы это говорили. Но от вас же я слышал, что вы своими руками выдавали полицаям оружие. Могли бы вам в райуправе поручить склад оружия, если б вы у пана Костенко не пользовались доверием?.. Поэтому я снова спрашиваю: как и кем была организована в Лепляве засада возле насыпи?
— Что Гайдара убили под Леплявой, я узнал уже в исправительном лагере в Сибири. Мне попалась книжка Гайдара. И в предисловии было написано, что его убили в Лепляве.
Я не сомневался: он знал гораздо больше, чем говорил. И между нами состоялся короткий заключительный диалог, который я приведу слово в слово, как он записан на пленке. Тут имеет значение каждая подробность.
Больше он ничего не сказал. Добиваться от него признаний я не имел права.
Я исследователь и могу получать только те сведения, которыми люди со мною делятся добровольно. Даже если это бывшие полицаи.
Я поднялся. Упаковал «Весну». Я понимал: много раз прослушав сделанные записи, я еще выловлю немало подробностей.
— Борис Николаевич, — вдруг душевно и просто произнес Улыбчивый. — Вы будете в райцентре?
— Буду. А что?
— Велите начальнику милиции возвернуть мне рушницу. А то явился участковый, хвать со стены.
— Зачем, — удивился я, — милиции ваше полотенце?
Улыбчивый расхохотался:
— Не рушник, а рушницу. Охотничье ружье.
Тут уже засмеялся я:
— Тем более. В ваших лесах и охотиться-то не на кого.
— Да, не на кого, — обиделся вдруг Известный полицай. — Детишки балуют. Кидают кирпичи в окна. Я что, молчать должен?
Что же знакомство с Известным полицаем дало мне для поиска? И мало, и много. Улыбчивый ни слова не обронил о Гайдаре и его бумагах. Но зато помог прояснить два очень важных момента.
Во-первых, было названо имя того, кто предал отряд: Александр Павлович Погорелов.
Но имел ли я право поверить отставному немецкому прислужнику хотя бы в одном пункте его рассказа?
В данном случае имел: его сведения подтверждались сообщениями из других источников.
Погорелов был известен в отряде как изнеженный и слабодушный человек. Однажды ночью в припадке страха он открыл стрельбу из винтовки, переполошив весь лагерь, а через день проявил трусость при выполнении боевого задания.
Командир диверсионной группы А. П. Гайдар в присутствии многих бойцов заявил: «Погорелова брать на задания нельзя».
И его больше не брали. (Свидетельство М. М. Ильяшенко — Желтой ленточки.)
18 октября 1941 года Погорелов из отряда исчез. На его поиски была послана специальная разведгруппа. Подозревали, что Погорелова выкрала немецкая разведка. (Свидетельство И. С. Тютюнника, бывшего начальника штаба отряда.)
После боя у лесопильного завода стала очевидной связь между исчезновением Погорелова и налетом карателей. Гайдар в хате Степанцов в присутствии товарищей заявил: «Ну попадись мне этот Погорелов!» (Свидетельство А. Ф. Степанец.)
В конце декабря 1941 года Погорелов появился в райцентре. Местные полицаи узнали его и схватили. Погорелов предъявил им справку от немецкого командования, что ему дозволено беспрепятственное передвижение до Харькова. (Свидетельство М. С. Станиславской, секретаря-машинистки райкома.)