Сумка Гайдара

— Упаси бог. Он ведь тоже через несколько дней погиб. Я думаю совсем о другом. Идут двое. Так? Раздается очередь. Так? Один падает, а другой невредим. Почему?

— Пуля дура.

— Конечно, дура. Но летит, куда ее посылают. И я так считаю: немцев в лагерь привел кто-то свой. Согласны?

— Да, мне тоже так кажется. Уж очень точно немцы вышли прямо на партизанский лагерь.

— И когда отец пошел в разведку, он этого изменника увидел и узнал. Изменник тоже отца узнал. И выстрелил сперва в него. И я теперь хочу найти этого гада. Если он жив.

Доводы Николая не показались мне убедительными.

— Нашли? — спросил я его.

— Пока нет. Но я не теряю надежды. Вон в газетах пишут: то в Краснодаре поймали бывших немецких пособников, то в Воркуте... А теперь берите магнитофон. Отвезу вас к одной скотине. Он недавно вернулся из тюрьмы. Мне кажется, он знает, кто предал отряд. И должен что-то знать про убийство Гайдара.

— Кто такой?

Николай назвал фамилию. Это был известный в районе полицай. Его часто вспоминали в своих причитаниях вдовы.

Я понимал, что нужно бы с Известным полицаем встретиться, но думал: «Будет только врать».

А Николай Ильяшенко все решил за меня.

— Но ведь поздно? — сказал я.

— Вы ж утром уезжаете? И потом, он вас ждет. Я только что у него был.

* * *

После окончания Великой Отечественной войны был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об отмене смертной казни».

В нем говорилось, что историческая победа советского народа над немецкими фашистами показала не только возросшую мощь Советского государства. Она показала исключительную преданность Родине и Советскому правительству всего населения Советского Союза.

Идя навстречу пожеланиям широких общественных кругов, Президиум Верховного Совета СССР отменил смертную казнь в мирное время. Даже предатели по новому закону приговаривались к двадцати пяти годам принудительных работ.

Некоторые немецкие прислужники, отбыв срок, возвращались домой. Одним из них был Известный полицай.

В БАНДИТСКОМ ГНЕЗДЕ

Я поменял батарейки в магнитофоне, и мы вышли. Не видно было ни зги. Николай взял меня за руку и повел за собой. Пройдя шагов двадцать, он чем-то щелкнул. Бледно засветилась фара старого мотоцикла БМВ. Я уселся на высокое заднее сиденье. От первого прикосновения к заводной педали мягко и мощно заурчал отрегулированный двигатель.

— Держитесь за меня, — посоветовал Николай. — Покрепче.

И мы рванулись во мрак.

Весной по местным дорогам лучше всего путешествовать на тракторе. И я сразу пожалел, что согласился на эту поездку. Фары высвечивали не более пяти метров пространства, которые мы пролетали, наверное, за четверть секунды.

Мешок с тяжелым магнитофоном оттягивал плечи, норовя стащить меня с седла. И кроме того, я опасался, что ближайшая рытвина отфутболит нас в канаву или на столб.

Но Николай, ощущая, как летучая мышь, невидимые в темноте препятствия, беспрерывно закладывал виражи. На одном повороте, поправляя рюкзак, я опоздал накрениться — и центробежные силы чуть было не сорвали меня с высокого насеста, но я стиснул коленями стальные бока БМВ и еще крепче вцепился руками в Колю. При этом я не издал ни звука, боясь хоть на миг отвлечь от руля и дороги моего бесстрашного возничего.

Внезапно мотоцикл шаловливо, как ослик, вскинул задом. Мешок с магнитофоном потянул меня в заоблачную высь. Ступни в толстых ботинках перестали осязать надежную жесткость подножек. И я скорей догадался, чем ощутил, что из-под меня уплывает седло.

Впервые в жизни я познал загадочную прелесть невесомости, за которой, оказывается, не обязательно лететь в космос. Неожиданное приобщение к воздухоплаванию и астронавтике было столь молниеносным, что уже не хватило времени на испуг, восторг или заявление перед стартом.

Полет к звездам для меня, скорей всего, был бы не только первым, но и последним. На мое счастье, Коля вдруг резко затормозил. Уже приземляясь, я налетел животом на его плечи, отчего у меня зашлось дыхание. Скользнув по сукну Колиного бушлата, я шлепнулся на железо седла, только для вида обтянутого кожей. Мешок с магнитофоном ощутимо влепил мне по пояснице.

И мы остановились.

Ильяшенко торопливо спрыгнул на землю, а я продолжал неподвижно сидеть, жадно ловя ртом воздух, словно в драке мне умело заехали кулаком в солнечное сплетение.

Больше всего после волнующего путешествия мне хотелось неторопливо, пешочком возвратиться в гостиницу...

— Це его резиденция, — прервал мои мечты Коля и показал на дом.

Луч мотоциклетной фары высвечивал обыкновенную сонную хату. Вопреки недавним уверениям моего нового товарища, мне показалось, что в доме крепко спят. Коля выдернул ключ зажигания. Фара погасла.

Пока мои глаза привыкали ко мраку, Ильяшенко подошел к избе и, не смущаясь ночным временем, дважды лягнул дверь. Ахнуло, как из пушки. Гул прокатился по селу. Я подумал, что дверь проломится, но она выдержала и тут же отворилась, точно за ней стояли и ждали.