Сумма теологии. Том IV

Возражение 3. Далее, чем сильнее страсть, которой противится следующий установлению разума человек, тем более он достоин похвалы и тем более он добродетелен, поскольку «добродетель направлена на трудное и благое»[639]. Но мужественный, противящийся движению избегания страдания, более добродетелен, нежели умеренный, противящийся движению желания удовольствия, поскольку, согласно Философу, «наиболее заслуживает похвалы мужественный и справедливый»[640]. Следовательно, движение избегающего страдания более интенсивно, нежели движение ищущего удовольствия.

Этому противоречат слова Дионисия о том, что добро сильнее зла[641]. Но удовольствие желаемо ради добра, которое является его объектом, в то время как избегание страдания связано со злом. Следовательно, желание удовольствия более интенсивно, нежели избегание страдания.

Отвечаю: само по себе желание удовольствия более интенсивно, нежели избегание страдания. Так это потому, что причиной удовольствия является надлежащее благо, в то время как причиной страдания, или боли, – ненадлежащее зло. Затем, нет ничего несообразного в том, что некоторое благо является надлежащим безо всякого нерасположения, но никак не возможно, чтобы какое бы то ни было зло являлось абсолютно ненадлежащим, т. е. чтобы оно не было надлежащим тем или иным образом. Поэтому удовольствие может быть полным и совершенным, тогда как страдание всегда неполно. Следовательно, желание удовольствия по природе более интенсивно, нежели избегание страдания. Другая причина этого – та, что являющееся объектом удовольствия благо желается ради него самого, тогда как являющееся объектом страдания зло избегается как лишенность блага, а то, что является таковым через самое себя, сильнее того, что является таковым через посредство чего-то другого. Кроме того, мы обнаруживаем подтверждение этого в естественных движениях. В самом деле, любое естественное движение более интенсивно в конце, когда вещь приближается к соответствующему ее природе пределу, чем в начале, когда она отходит от несоответствующего ее природе предела, как если бы сама природа была более настойчивой в стремлении к соответствующему, чем в избегании несоответствующего. Следовательно, сама по себе склонность желающей способности более настойчива в стремлении к удовольствию, нежели в избегании страдания.

Однако акцидентно случается так, что человек избегает страдания с большей настойчивостью, чем ищет удовольствия, и причины на то три. Первую из них надлежит усматривать в схватывании. В самом деле, как говорит Августин, «мы больше всего понимаем, что любим, когда нам не хватает того, кого мы любим»[642]. Далее, от нехватки того, кого мы любим, возникает страдание, которое обусловливается или утратой некоторого любимого блага, или присутствием некоторого противоположного ему зла. Но удовольствие не выносит никакого недостатка любимого блага, поскольку оно суть успокоение в обладании им. И коль скоро любовь является причиной как удовольствия, так и страдания, то последнее избегается в большей мере, поскольку любовь острее ощущает то, что ей противно. Вторую следует усматривать в причине страдания, или боли, каковая причина является противной благу, которое любимо больше, чем благо, от которого мы получаем удовольствие. Так, мы любим естественное благосостояние тела больше, чем удовольствие от еды, и потому мы предпочли бы уклониться от удовольствия от еды, если бы опасались последующего ему страдания от несварения или чего-то подобного, что противно благосостоянию нашего тела. Третью надлежит усматривать в следствии, а именно в том, насколько страдание препятствует не какому-то одному конкретному удовольствию, а сразу всем.

Ответ на возражение 1. Высказывание Августина, согласно которому «всякий избегает страдания в большей мере, нежели ищет удовольствия», является истинным не просто, а акцидентно. Это со всей очевидностью явствует из того, что он говорит ниже: «Так, мы видим, что даже самые свирепые животные воздерживаются от наибольших удовольствий из опасения боли», поскольку эта боль противоречит жизни, которую любят более всего.