Сумрачная дама

– Чечилия. – Фацио вернулся к ее кровати. – Мать просто хотела для тебя безопасного… достойного будущего. И она пыталась защитить тебя – в ее жестоком стиле – от разбитого сердца. Она понимала, как все может обернуться, даже если этого не понимала ты.

Чечилия с трудом сглотнула.

– Эта ужасная Беатриче! Ты можешь поверить ее словам?

Фацио сел и взял ее за руку. Он закрыл глаза и кивнул.

– Я знаю. Но теперь ее светлость – жена Людовико. Это ее дом, ее замок. Она имеет все права отстаивать это положение. Она не сделала ничего плохого.

Больше всего на свете Чечилии хотелось, чтобы кто-то встал на ее сторону, но она понимала, что брат прав.

– А его светлость… Он находится под определенного рода давлением со стороны невесты. Прийти в это крыло дворца ему труднее, чем ты думаешь. В любом случае, теперь, дорогая, пора принять решение.

– Какое решение?

– Портрет, – ответил Фацио. – Беатриче больше ни минуты не хочет видеть его в этом доме. Его светлость попросил мастера да Винчи его увести.

– Мое изображение? Понятно. Ну что ж, полагаю, Людовико – да и всем остальным – будет проще забыть меня, если я исчезну из дворца.

Губы Фацио вытянулись в тонкую линию.

– Не думаю, что его светлость тебя забудет, дорогая, но есть кое-что еще. – Фацио крепче сжал руку сестры – жест утешения, который она снисходительно приняла, понимая, что дальше последует нечто, что будет трудно проглотить. На этот раз Чечилия задержала дыхание. – Его светлость распорядился подготовить для тебя дворец Верме. – Он сделал паузу. – Тебе нельзя больше здесь оставаться.

Чечилия инстинктивно прижала к груди ребенка.

– Чезаре?

Фацио кивнул.

– Он поедет с тобой. А еще кормилица, повар и камеристка. У тебя будет все, что нужно. Я сам не знаю, как это получилось. Его светлость хотел оставить мальчика здесь, под своей крышей вместе с Бьянкой. Но, кажется, кто-то его переубедил.

Чечилия выдохнула.

– Слава Богу.

Чезаре зашевелился у нее на руках, издавая булькающие звуки. Чечилия принялась возиться со шнурками на платье и приложила ребенка к обнаженной груди, пока ее брат изучал веер из слоновой кости – подарок неаполитанского посла – на ее прикроватном столике.

– Он не мог прийти сам, чтобы сообщить мне эту новость? – Она недоверчиво фыркнула, а затем глубоко задумалась. – Видишь, Фацио? Я говорила, что наша мать была права. Я не более чем шлюха. Шлюха, любовник которой, однако, больше к ней не приходит.

– Прости, – сказал Фацио, сделал глубокий вдох и посмотрел ей в глаза. – Сестричка. Ты должна понять, что большинство вещей – а особенно большинство вещей в стенах этого замка – недолговечны. Я не знаю, как долго сам буду на коне. Мы должны пытаться разобраться в… махинациях… двора его светлости. А раз ты узнала, что твое время здесь скоротечно, ты должна понимать, что переезд во дворец Верме – тоже временное явление.

– Что ты имеешь в виду?

– Полагаю, я должен выразиться еще яснее. Его светлость делает тебе одолжение, позволяя временно удалиться во дворец Верме. Не знаю, как надолго, возможно, пока Чезаре не отлучат от груди. Но настанет момент, когда тебе придется принять решение. Деваться некуда. Уверен, я смогу организовать еще одну встречу в монастыре Маджоре…

– Монастырь.

Фацио кивнул.

– Либо это, либо мы должны, наконец, найти тебе мужа. Если это то, чего ты хочешь, мы с братьями должны в конце концов это сделать.

«Да, – подумала Чечилия. – Мне пора уйти из этого дома. И от этого человека».

71

Эдит

Нюхаус на Шлирзе, Германия

Май 1945

«Мне пора уйти из этого дома. И в первую очередь – от этого человека», – думала Эдит.

С заросшего высокой травой и дикими цветами холма она наблюдала, как по дороге медленно ползет маленькая автоколонна. Военные машины, но она таких раньше не видела.

На вершину этого поросшего травой холма она залезла, чтобы посмотреть на дорогу внизу. Дорога, которую она раньше не могла различить из окна, вела сюда. Возможно, это значит, что эта дорога ведет в Мюнхен. Эдит стояла в траве, усыпанной нежными весенними цветами, и смотрела, как автоколонна едет меж холмов в сторону приозерной деревеньки, в которой находилась вилла Франка. На борту одной из движущихся по дороге меж холмов машин она заметила синие, красные и белые полоски – американский флаг. Когда колонна остановилась, сердце ее сжалось еще сильнее.

Чтобы подойти поближе, она осторожно зашла в растущую из грязной лужи высокую траву. Часть солдат рассыпалась по дороге вокруг остановившихся джипов с винтовками наготове, внимательно высматривая потенциальные угрозы. Она надеялась, что ее не видно, а если видно – то ее, несмотря на поношенную немецкую форму, не примут за врага. Трава щекотала ей лодыжки над изношенными уже кожаными ботинками.

Эдит остановилась, пригнулась; сердце ее бешено билось в груди. Если осторожно к ним подойти, то можно будет подслушать, сильно ли разрушен Мюнхен. Она зажмурилась, пытаясь сдержать слезы отчаянья. Если она опоздала и папа уже умер, винить можно будет только себя саму.