Сумрачный лес

Холодный ветер все не унимался и порой доносил до Кремплинга звуки болота. Ему казалось, что шепот неуклонно нарастает и уже не только звучит в ушах, но и наполняет всю округу тревожным ожиданием. С каждым шагом спутники будто бы приближались к источнику звука. «Идем к сердцу Черных камышей», – подумал Кремплинг, рассудив, что это, должно быть, очень холодное сердце, которое бьется где-то там и приводит в движение ледяной и зыбкий поток тумана. А может, его и вовсе нет (откуда у болота сердце?) и они приближаются к месту, где заблудятся еще вернее, чем в лабиринте болот и камышей.

Пирмин не успел толком поразмыслить над этими запутанными вопросами, которые сами собой возникли в его голове, как туманная ночь снова удивила его, указав мыслям ясный путь. Слева в камышовой стене внезапно открылся широкий проход, откуда с ледяным ветром неслись клочья тумана. Оттуда же вдруг вырвался мощный рев, от которого пригнулись камыши и даже стоячая вода пошла мелкими кругами.

– Сердце болота, – вслух подумал Пирмин и вздрогнул. – Болото – наш враг, стоит зазеваться, как эта дыра нас проглотит!

Он встал рядом с Фенделем, и вместе они заглянули в камышовые ворота, из которых, обдавая липким холодом, вырывался густой туман.

– Вот где они исчезли, – произнес отшельник, впервые обратившись к Пирмину после разговора о мандрагоре. – Если легенды хоть немного правдивы, то здесь находится проход.

– Блоди никогда бы не полез в такую жуткую дыру по своей воле, – возразил Пирмин.

– Понимаю, – согласился Фендель. – Вероятно, ему не оставили выбора.

В это мгновение, переполошив квенделей, совсем рядом раздался тоскливый вой, сменившийся протяжным лаем.

– Это Траутман! – воскликнул Кремплинг. – Точно, он! Елки-поганки, он где-то здесь, совсем близко, и теперь мы наконец-то его найдем!

Он приложил ладони рупором к губам и стал звать пса, поворачиваясь во все стороны и тщетно ожидая радостного лая в ответ.

– Если мы хотим его найти, придется заглянуть туда, – заявил Фендель с уверенностью, исключающей всякие сомнения.

Пирмин уставился на него, но возражать не стал, чувствуя, что его тоже манит проход в камышах.

Белая повязка Фенделя сползла и наполовину закрыла левый глаз, но вид у него от этого не стал смешным или глупым. Отшельник напоминал усталого, закаленного в битвах воина, который был вооружен лишь посохом и факелом, но все равно принимал горькое, неизбежное решение вступить в почти безнадежный бой. Зрелище печальное, но достойное.

– Я не знаю, что там, на той стороне, – сказал он Пир-мину. – Вот, возьми веревку и обвяжи ей пучок камыша, вон там, слева. Да хорошенько затяни узел, чтобы не развязался. Войдем внутрь, разматывая за собой веревку, и потом она выведет нас обратно.

Кремплинг сделал все, как ему было велено, и тщательно проверил узел, подозревая, что от его крепости будет зависеть их возвращение.

– Раз мы разделили вкусный полуночный суп, стоит держаться поближе друг к другу, – неожиданно заметил Фен-дель и подмигнул.

Кремплинг так удивился, что на мгновение забыл о страшных обстоятельствах, в которых они оказались. Его несказанно поразило, что странный и непредсказуемый спутник пытается шутить шутки на пороге, возможно, самого опасного приключения этой ночи. Наконец, Пирмин кивнул и улыбнулся – он очень побледнел, но решительности не растерял.

– Надеюсь, нам там понравится, – пошутил он в ответ.

Фендель застенчиво улыбнулся, что с ним бывало очень редко.

Они сошли с тропинки и ступили в стоячую воду. Фен-дель медленно и осторожно принялся разматывать веревку. Плечом к плечу они прошли через ворота в камышах и очутились в густом молочном тумане, какого еще не видали. Черные камыши перешептывались, насмехаясь над ними, и откуда-то доносился тонкий заунывный вой Траутмана.

Когда Пирмин впоследствии перебирал в памяти все пережитое, на первое место среди воспоминаний о самых страшных мгновениях жизни, когда все висело на волоске, выходило одно неописуемое ощущение – всепоглощающее чувство полной безнадежности. Оно овладело им сразу же, едва они пересекли границу и сделали в полной неизвестности с десяток шагов. Квендели шли вперед словно по облакам, видимо, оказавшись в заснеженных землях, потому что стало ужасно холодно, и мерцающие в тумане огни танцевали вокруг, будто снежные хлопья или ледяные кристаллы.

Каждый шаг давался с трудом, но вовсе не из-за мутной, по колено воды болота, скользкое дно которого ежесекундно могло показать свое коварство. Все это мало что значило по сравнению со свинцовой тяжестью унылых мыслей, засевших в сердце и голове, отравлявших любое движение затхлым привкусом тщетности. Кремплинг не понимал, что с ним происходит, и мог только предполагать, что кто-то влияет на него извне. Кто-то или что-то, порожденное болотом, стремилось сломить его волю.

Фендель хранил молчание, с неколебимым спокойствием разматывая веревку. Пирмин крепко держал оставшийся факел, который уже догорал. Его робкое пламя не могло бороться с сырым воздухом, и квендели дрожали от холода в промокшей одежде.