Сумрачный лес

– Они были здесь, я уверен, – сказал он. – Здесь и за этим деревом.

Он указал на одинокую сосну с единственным суком.

– Поверь мне на слово и неси собаку на руках, чтобы повязка не намокла, пока мы пробираемся по воде. Идем по веревке обратно к дереву, а там – до самого берега. Остальное не имеет смысла.

«Да тут ничего не имеет смысла, – подумал Пирмин. – Тут вообще нет никакого смысла, никакого!»

Фендель уже перелез через окаймляющие остров кусты, вошел обратно в воду и побрел к веревке, которая яркой линией выделялась на черной поверхности озерца. Пирмин вздохнул, обхватил Траутмана обеими руками и приподнял, прижимая к груди.

– Ну, я постараюсь не уронить, – охнув, сообщил он, так как собака была не из легких. – Этак ты разлюбишь ходить, дружище.

Ступая неловко из-за своей ноши, он последовал за Фенделем, пока они снова не оказались под мертвой сосной. Тут Траутман зарычал, напугав их не на шутку. Пес забился в объятиях Пирмина, пытаясь вырваться, но тот его не отпустил. Фендель молча указал на причину переполоха. Это было черное воронье перо, которое до сих пор плавало на воде у ствола.

Траутман заскулил и закатил глаза, будто учуяв тревожный запах. Фендель подался вперед и что-то прошептал псу на ухо. Слов Пирмин на этот раз не разобрал, лишь ощутил, как Траутман мгновенно расслабился в его руках.

– Опять то же самое, елки-поганки, – прорычал квендель почти тем же тоном, что и его пес. – Что это, Фендель Эйхаз? Колдовство?

Тот не ответил, лишь бодро двинулся дальше, преодолевая последние шаги по мелководью. Веревку он оставил болтаться на дереве: теперь, когда под ногами стало мельче, можно было не опасаться соскользнуть в подводную яму. Пирмин шел за отшельником, стиснув зубы и твердо намереваясь получить ответ на последний вопрос, как только они окажутся на суше.

Сделав еще несколько шагов, они бок о бок поднялись на насыпь – вокруг лежала сплошь твердая земля. Теперь Пирмин увидел, что справа и слева от тропинки в самом деле рос вереск, а там, где тропа начиналась, камни покрывал сероватый лишайник. Нигде, насколько хватало глаз, из тумана не поднималась черная бахрома, но легче от этого не становилось. Было в этой пустоши что-то зловещее, и сама она казалась жуткой.

Он осторожно опустил Траутмана на землю, и пес без сопротивления встал рядом с ним на трех лапах, принюхиваясь и тихонько поскуливая. Похоже, новая обстановка озадачила его, как и обоих квенделей. Ветер подул еще сильнее – восточный ветер, который гонит тяжелые тучи, полные снега.

«Ну почему я вечно думаю о всякой ерунде, глупостях и чепухе? – с горечью подумал Пирмин. – Как будто всей этой путаницы с болотными тварями недостаточно, чтобы помутилось в голове. А мой сынок, Блоди…»

От последней мысли он чуть не зарыдал.

Рядом с ним Фендель оперся о посох, уставился прямо перед собой и снова пробормотал что-то неясное. Траутман измученно охнул, повторяя вздохи хозяина, и лег у его ног, вытянув перед собой передние лапы и опустив на них голову. Вид у пса был неважный.

– Что ты шепнул ему на ухо? – спросил Пирмин у Фен-деля. В его голосе прозвучало подозрение. – Ты что, говорил с ним на языке троллей? По тебе и не скажешь, а ты, оказывается, знаешь немало древних заклинаний и песен. Может, придумаешь такое, которое приведет к нам Блоди?

Не в силах сдержаться, последний вопрос он задал куда громче и раздраженнее, чем остальные.

Фендель, прищурившись печально, но с хитрецой, взглянул на Пирмина.

– Как жаль, что старый плут на это не способен, – сказал он. – Хорошо, что хоть какой-то прок от него есть. Слышать и видеть в ночи без края. В волчьей ночи. Бездорожной и безлунной.

Пирмин вздрогнул, и на этот раз не от холодного ветра. Он чуть было не обернулся, чтобы посмотреть, не надвигается ли на них опасность с той стороны, откуда они пришли.

Фендель это заметил и вдруг захихикал, точно после пары стаканов мохового или бузинного вина.

– Не бойся, господин Кремплинг, почтенный житель Звездчатки! Незачем страшиться старого лиса. Он лишь знает слова, которые ослабляют чары, не дающие животному или квенделю встать. Ведь собаку держала не только веревка, но и невидимые узы, сплетенные из злобы и боли. А они связывают лучше любой веревки, держат крепче цепей…

Пирмин глубоко вздохнул, прежде чем дать себе волю. Он понимал, что противоречит сам себе и поступает несправедливо, но больше не мог сдерживать охватившие его чувства: гнев за то, что так безрассудно взял Блоди с собой, отчаяние от того, что не смог его найти. И еще постоянный страх перед жуткими опасностями, которые настигли их за одну ночь и все сильнее подтачивали его уверенность в том, что в Холмогорье безопасно. Что за сомнительный спутник, чужак без семьи и дома, прицепился к нему? Все беды начались с его появлением, и, если бы не он, ничего бы не случилось. Ведь цепь страшных событий стала разматываться именно с той минуты, когда этот странник приземлился у дверей их коровника.