Картинка получалась примерно следующая. «Фаршмак», когда-то единственное место в Кавае, где приезжий или экспат мог прокантоваться недельку-другую, не подвергая себя опасности быть някнутым, в последнее время несколько просел по деньгам. Оборотистая Псения Сучак на пару с Дерри-Пасхой с полгода как открыли «Пед-хаус», постоялый двор, управляемый педобирами – в расчёте на приезжих, которых в Вондерленде становилось всё больше. Правда, цены в псюшиных хоромах кусались. Так что обладатели менее объёмистых кошельков по-прежнему оставались верны «Фаршмаку». Но мадам Капительман прожила на этом свете достаточно и иллюзий не питала: окучив верхний ценовой сегмент, Псюша и Склизка рано или поздно примутся за средний. Нужно было что-то делать уже сейчас. Что-то, что не требовало бы больших инвестиций. Может быть, подумала мадам Капительман, стоит ещё шире закрыть глаза на шашни постояльцев с низконяшными поньками, скучающими без личной жизни, и откровенно перейти к почасовой сдаче номеров? Это, правда, могло распугать приличных клиентов, которые приносили стабильный доход и к тому же делали заведению рекламу в своих доменах. Значит, надо как-то развести
– Пани Капительман, я до вашей милости, – раздался над ухом скрипучий голос Зюзявочки. Мадам открыла левый глаз и недовольно фыркнула.
– Пановья, що вчера прибыли, сошли поснедать, – продолжал пан Зюзя, не обращая внимания на недовольство хозяйки, – хочут сесть отдельно в зале, а хде ж у нас зала? Я ж йим говорю, хде ж тут зала, а они гундять… – жук громко скрипнул хитиновым панцирем и скептически повёл максиллами.
Мадам Капительман тяжко вздохнула. Несмотря на каждодневные усилия, ей никак не удавалось доняшить Зюзю до потребного состояния. Нет, старый добрый жук был по-своему предан ей, любил свою хозяйку и жил при ней на правах челядина. Но того фанатичного раболепия, которое отличало правильно заняшенных, за ним не наблюдалось. Иной челяди у мадам не имелось: все остальные работали по найму, за деньги. Благо, денежки у мадам водились.
– Я ж говорила, проводи их в «Парафин», – распорядилась она. – Они ещё вчера сняли кабинет. Если кто их спрашивать будет – тоже проводи.
– Куды проводи? Кого проводи? Вы, мадам Капительман, такая странная пани, у вас семь пятниц на уме, – заворчал жук, недовольно приподымая рудиментарные надкрылья.
– Если кто-нибудь спросит наших гостей, – медленно, отчётливо проговорила мадам, – ты проведёшь этого кого-нибудь в «Парафин», в кабинет. У них там встреча. Понял? Иди.
Зюзявочка неопределённо пошевелил усиками, выпрямил ноги – в таком виде он доставал поняше до коленного сустава – и засеменил к двери, высоко подымая переднегрудь. Под брюшком жука виднелась солевая грелка: для насекомого его габаритов день выдался чересчур холодным.
Поняша положила седую мордочку на подстилку и прикрыла глаза, возвращаясь к своим мыслям, которые приобрели несколько иное направление. Она задумалась о новых постояльцах. С ними было что-то не так, и мадам Капительман пыталась уяснить, что именно.
Трое незнакомых хомосапых появились в «Фаршмаке» позавчера вечером. На ресепшене была куровца Грета – несмотря на свою основу, довольно толковая и расторопная девушка, хотя и не очень опрятная. По её словам, два хомосапых из трёх показались ей не то заняшенными, не то упоротыми – хотя в чём это выражалось конкретно, объяснить не смогла. Переговоры вёл третий, самый крупный из них, в странной чёрной шляпе и с длинной бородой, который представился как рав бар Раббас, или господин Карабас. Он взял два номера на втором этаже – однушку для себя и двушку для своих заняшенных-упоротых. Ещё он спросил, где можно нормально поесть. Грета ему сказала, что завтрак включён, а безопасно посидеть можно в «Парафине» через дорогу: там обычно собираются приезжие и экспаты. Господин Карабас заинтересовался и спросил, есть ли там укромное местечко, которое можно снять для переговоров. Грета сказала, что точно не знает, так как сама в «Парафин» не ходит. Незнакомец ответом удовлетворён не был. И заявил, что выяснит всё сам.