Сундук мертвеца. Путь Базилио

Ну, во-первых – слон. Слон! В роду Тененбоймов, из которого происходил достопочтенный Лев Строфокамилович, никаких слонов в сухопутном смысле этого слова не практиковалось. Основатель рода, Зенобий Тененбойм, являлся чем-то вроде устрицы, что отнюдь не помешало ему стать выдающимся мыслителем и педагогом, автором непревзойдённого исследования о системе Макаренко. Его многочисленные исчадья и отродья – увы, калушата: анатомические особенности не позволяли Зенобию плодиться иным образом – вышли в основном морскими млекопитающими. Ими же они и продолжились. Например, отец Льва, Строфокамил, был ушастым тюленем, точнее – калифорнийским морским львом. Правду сказать, к умственным занятиям он склонности не питал, всю жизнь проработав в бригаде подводных монтажников. Детьми он обзаводиться не спешил, а возможно, и не намеревался. Однако случилось так, что гладкокожий красавец в красной каске приглянулся хозяйке бизнеса, пылкой морской слонихе из хорошей семьи. Семейство её выбор одобрило и ждало ластоногого прибавления. Ожидание обернулось афронтом: по какой-то странной превратности судьбы и генома долгожданный младенец родился почти хомосапым, если не считать ушастой головы с хоботом. И крохотного хвостика, который сам Лев Строфокамилович называл декоративным, а недоброжелатели – очень похоже, но обиднее.

Как бы то ни было, мальчика пришлось отдать на сушу, в ясли при Аусбухенцентруме. Там он и вырос – сначала биологически, потом духовно и карьерно. Он испытал судьбу молодого педагога-новатора (решительно внедрив в учебный процесс электричество и инъекции болевых препаратов вместо морально устаревших шпицрутенов), а впоследствии сумел заслужить репутацию расторопного администратора. Ныне он занимал многотрудную должность завуча по административно-хозяйственной работе, с некоторых пор совмещая её с учебно-воспитательной, по линии внутришкольного контроля. Как подобострастно шутили в учительской, на первом поприще он себя проявил настоящим слоном, а на втором – истинным львом. Тененбойму это не льстило. Он недолюбливал своё имя и предпочёл бы сидению на двух стульях директорское кресло, давно им заслуженное. Он его бы и получил – если б только нынешний директор Аусбухенцентрума, доктор Бонч Леопадлович Бруевич, собрался бы наконец на покой. К огромному сожалению всех заинтересованных лиц, доктор Бруевич, с его крепкой основой, органично сочетающей гены какаду, гозмана и баобаба, в ближайшие сто лет покидать своё место не планировал. Правда, в Центре давно уже шли разговоры об открытии филиала в Стране Дураков, с экстерриториальным междоменным статусом. На это Лев Строфокамилович питал определённые надежды – но, чесгря, довольно расплывчатые.

И второе горе: Лев. Лев! Львиную основу господин Тененбойм, мягко говоря, не котировал – как это вообще свойственно многим травоядным. Увы, у Льва Строфокамиловича эта невинная, в общем-то, идиосинкразия была как-то особенно акцентуирована, и в первую голову на кошачьих, в особенности на львов. Разумеется – на львов в сухопутном смысле этого слова, а не на прекрасных морских созданий, к которым Тененбойм питал чувства самые родственные. Тем не менее собственное имя ему резало слух. Увы: его водоплавающее семейство – с коим он был и связан, и обязан многим и многим – решительно не поняло бы перемены прозвания, данного ему матерью в честь деда. Оно оставалось тайной скорбью его, незаживающей раною.

Зато во всех остальных отношениях слон Лев отличался изрядной толстокожестью.

На сей раз он являл это свойство своей натуры методисту Гепе Дрейфусу, мелкому злоебучему гепарду, на физиономию более напоминающему почему-то хорька. Попахивал он тоже скверно, и именно что хорькотиной. К тому ещё был он до невозможности занудлив, особенно когда ябедничал. Сейчас он жаловался на своего помощника Бяшу, который-де отлынивал.

– А я этой скобейде дефолтной говорю, – энергично жестикулировал Дрейфус, фонтанируя перед начальством мелкими обидками, – смотри у меня, сучий пёс!

– М-м-м, – промычал Лев. Бяша, разумеется, был вовсе даже не сучьим псом, а самым обычным бараном, ещё и с козлиной прошивью, что не прибавляло ему ни ума, ни обаяния. Зато он был исполнителен и неприхотлив, а его работа ничего не стоила – Бяша был взят с общего развития и находился на балансе школы, то есть вкалывал за еду. Однако ж и требовать от него самоотверженного служения высоким идеалам воспитания было как-то недальновидно. Но Гепа этого не видел и не хотел.