СуперХерой

Свежий воздух. Легкий аромат хвои, подгнивших листьев и талого снега. Приятная прохлада окутывает затекшее тело. Пальцы босых ног утопают в жидкой грязи. Спина опирается обо что-то жесткое и шершавое — ствол дерева, наверное.

Почему он спит стоя?

Люба попробовал потянуться, но не получилось — веревки впились в тело. Он оказался крепко привязанным корпусом к стволу. Руки, заломленные назад, плотно обхватывали дерево и сильно ныли от туго стянутой веревки на запястьях. В панике он широко распахнул глаза, увидел два силуэта напротив и вспомнил, что находится вовсе не дома, не в родном лесу, а в далеком прошлом. События последних дней стрелой пронеслись перед глазами.

— Я же говорил, не сдохнет, — сказал безволосый другому человеку.

Он щелчком отбросил тлеющую тонкую палочку и поднял с земли длинный и массивный предмет. Гладкое орудие расширялась к концу и походило на вытянутую каплю. Что-то вроде примитивной дубины. И было кристально ясно, для чего она нужна.

От страха хотелось закричать, позвать кого-нибудь на помощь. Но вокруг простирался лес, вряд ли кто его услышит. А если и услышит, то есть ли шанс, что ему помогут, а не присоединятся к тем двоим?

Чип на автомате рассылал сигнал тревоги. Волны, как вчера, рассеивались и уходили вникуда.

Сердце гулко заухало по ребрам. Люба с силой напряг мышцы, но, похоже, эти двое тщательно подготовились — они подобрали толстую веревку и примотали его к стволу большим количеством витков. Волокна затрещали, но ни единое не порвалось.

— Слушай сюда, патлатый, — агрессор подошел вплотную. — Это тебе за то, что трахаешь мою жену.

Раздался свист, за ним — увесистый удар под ребра. Невыносимо больно, искры посыпались из глаз. Рефлекторно Люба дернулся, чтобы согнуться пополам — но сделать так физически не получилось. Не успел он хоть немного очнуться, как в другой бок прилетел второй удар.

— Это — за то, что трогал сына.

Тут уже Люба не смог снести боль молча, и громко закричал:

— Остановись, мразь, мне же больно!

Не верилось, что у диких предков это норма — так грубо обращаться с незнакомыми людьми. И со знакомыми. С любыми существами.

— Что ты воркуешь, голубок? Не русский, что ли? Витек, ты только посмотри. Это пиндос! — чему-то обрадовался агрессор. — Так вот, пиндос. Запомни. Еще раз увижу, как ты вертишься вокруг моей жены — и я тебя в лесу зарою. Ты понял? — он поднес оружие к его лицу.

Люба понял только последние слова. Но интуиция ему подсказывала, что нужно сказать:

— Да.

— Я знал, что мы поймем друг друга, — безволосый играючи перебросил дубину в другую руку и замахнулся.

Люба автоматически вжался в ствол и напрягся, ожидая очередной удар. Однако прошла секунда, вторая, а ничего не произошло. Безволосый, едва сдерживая смех, просто размахивал дубиной. До Любы дошло, что над ним банально издеваются.

Осознать такое было горько. Непроизвольно он быстро-быстро заморгал и шумно втянул ноздрями воздух.

— Гляди, Витек. Наш голубок вот-вот заплачет. Какой он жалкий, — веселился агрессор. — Ладно, давай сюда ножницы. Он скучный, надо закругляться.

Предки опять что-то затеяли. Один передал другому большие, острые ножницы — и через мгновение лезвия приблизились к голове.

— Мой тебе совет — вали. Вали назад в свою гейропу, — так цинично, холодно и спокойно сказал агрессор, что Люба зажмурился со всей мочи; почему-то он был уверен — сейчас нелюдь вырежет его глаза.

Над ухом раздался холодный лязг металла.

По телу пробежала волна облегчения — судя по всему, предположения оказались не верны и его хотят не ослепить, а всего лишь принудительно подстричь.

Люба посмотрел вниз и увидел, как в грязь упала огненная прядь.

За ней еще одна.

В горле застрял ком, перед глазами поплыло. Он отращивал волосы не один десяток лет. Гордился ими. Считал своим достоинством. А сейчас посторонний человек отсекает их просто потому, что может. И его никак не остановить. Можно, конечно, мотать головой, кричать, мешать ему, но — смысл? В лучшем случае, его утихомирят с помощью дубины. В худшем — до смерти забьют.

Уж лучше быть короткостриженным, но целым и живым.

И Люба, смирившись, молча стоял и смотрел, как его шикарные волосы падают на землю и мокнут в талом снегу. Превращаются в бурую паклю. Казалось, что подобное происходит не здесь, не с ним, что это сон. Кошмар.

— Ну вот, теперь хоть на мужика похож, — что-то сказал безволосый. — Все, Витек, — он переложил ножницы в карман. — Идем.

— Погоди. А ты его не хочешь развязать?

— Эх, Витя, Витя. Куда девался твой былой задор? Поверь мне, этот черт найдет, как выбраться.

— А если нет?

— Ну нет так значит сдохнет. Да что ты нервничаешь, Вить? Это ж пиндос! Тебе что, пиндоса жалко?

— Нет, но… — так постепенно стихли голоса мучителей вдали.

Некоторое время Люба стоял и смотрел в одну точку. Пытался понять — зачем они так поступили? Почему? Какая была цель? Что он им такого сделал?!

Это не мог быть обычный древний ритуал!