Суперновая (СИ)

Так что у Савады было время проанализировать полученную память и смириться. Смиряться вообще пришлось со многим, от мысли, что он не может полагаться на тех, кто был ему самым важным — семьей, до принятия новой внешности. И с чем было сложнее, оказалось трудно сказать.

Между собой и бывшими Хранителями Ешимару намеренно строил стену и старался от мыслей о них абстрагироваться. Получалось с переменным успехом, но факт, что в этом мире они принадлежат не ему, облегчал задачу. Помогало так же и то, что они выглядели как дети, коими и являлись, а сам Савада привык к их взрослым образам и взрослому же поведению. Эти ребята, бывшие совсем недавно самыми важными людьми в его жизни — всего лишь мальчишки, которые не то, что не нюхали пороху, а даже тянулись теперь не к нему, а к его брату.

С внешностью же тоже все было неоднозначно. К сорока шести годам у него самого накопилось немало шрамов, хотя время его правления и принято было называть бескровным. Но, стоя перед зеркалом в ванной, обновленный Ешимару мог только с сожалением вздыхать. Мальчик оказался решительно похож на него самого в детстве и при этом был словно его противоположностью. Практически копия Первого Вонголы, который, казалось, был узником садиста. Даже под густыми светлыми волосами на голове чувствовались неровные бугорки келоидных рубцов. Что уж говорить об остальном теле. Под глазами залегли настолько глубокие тени, что казалось у ребенка не было времени на сон буквально никогда. Тело было сильным, тренированным, разукрашенным десятками шрамов и никогда не заживающими до конца синяками. То, что не закончили наставники у его отца, вполне продолжил Реборн.

Наверное, если бы он знал о нелегкой судьбе ребенка, то был бы мягче. Если бы видел эту картину перед своими глазами, но эти выводы Еши делал на основе своих знаний о репетиторе из своей прошлой жизни. А здесь, опираясь на память Ешимару, о Реборне сказать было практически ничего невозможно, мальчик не знал киллера, точно так же, как и сам Реборн ничего не знал о нем.

Еще до приезда репетитора, Емицу ухитрился так накрутить Ешимару необходимостью скрывать свои навыки и все знания о мафии, что тот был натянутой струнной под давлением с угрозой нервного срыва. И конечно же, на контакт не пошел. В общении с Аркобалено мальчик ходил как по минному полю, в страхе выдать что-то о себе и чаще молчал, опасаясь сказать что-нибудь лишнее. На полудетские выходки мафиози Еши реагировал агрессией, росшей из непонимания и контраста со своим прошлым обучением. Откуда ему было знать, что неподготовленного к нагрузкам ребенка и надо учить через игры и сглаживать острые углы абсурдом. В свою очередь Реборн, не знающий о прошлом своего ученика, быстро записал его поведение в спесивость, с которой бороться особо не желал, просто срывая злость. Не сложилось у них.

Сейчас для Ешимару не было ничего удивительного, что на его фоне Тсунаеши, шумный, но мягкий и теплый, приглянулся репетитору намного больше, даже до того, как тот узнал о его пламени и прочих закидонах. Добрый отзывчивый мальчик, что вставал по утрам готовить Реборну кофе, всеми силами располагал к себе сильных мира сего. Отдых для уставшего практически старика.

Когда Ешимару доедал свой завтрак, на кухню спустился растрепанный и помятый брат с Реборном на руках. Нана, молча пьющая утренний кофе до этого, тут же расцвела и захлопотала, накрывая стол и на них тоже. Старший позволил себе победную улыбку. Он словно говорил Еши «Смотри! Мама любит меня больше!»

Ешимару позволял ему такие выходки, никак на подобные мелочи не реагируя. Уж к четвертому десятку лет он перестал нуждаться в мамочке. В отличии от брошенного отцом Тсунаеши и не знающего, как с гражданской мамой себя вести предшественника. Того в этом вопросе было по-настоящему жаль. Маму тоже винить было не в чем, женщина, натолкнувшаяся по приезду младшего сына на стену отчуждения и холодный взгляд, просто не знала с какой стороны теперь к нему подступиться. А Ешимару, видящий теплое семейное общение между мамой и братом, но понимающий, что так не может, отчаянно завидовал. Пренебрежение Тсунаеши контактами с матерью его еще и бесило. И он срывался, ссорясь с братом. Выпестованная интуиция послушно подсказывала, куда ударить побольнее, и Ешимару называл старшего никчемным, намекая на недостойность того внимания отца. Ох, если бы Тсунаеши только знал, как этот ребенок на самом деле когда-то его любил.

Так что ситуация, что с матерью, что с Реборном, складывалась примерно по одному сценарию. И никто вроде был не виноват, но Ешимару с трудом сдерживал гнев. Потому что одно дело смотреть на это со стороны, а другое чувствовать все то же самое, что ощущал брошенный и никому на самом деле ненужный ребенок, замерзающий в собственном пламени, в окружении слепых к его чувствам взрослых. И не важно, были они мафиози или прошли свою жизнь путем домохозяйки. Слепые настолько, что проворонили суицид и не забили тревогу, когда еще могли ему помочь. Они убили его. И с этим Ешимару тоже предстояло смириться.

***