Супершпион, числящийся в мертвых. Самые искусные воры

– Похитители запросили двести тысяч долларов выкупа. Родственники согласились заплатить. Отдали деньги полицейскому, кажется лейтенанту. От него требовалось привезти деньги в указанное место, получить инструкции, как найти Бакстера, а затем привезти его домой, к родным и близким. Так вот, лейтенант оставил деньги, где требовалось, и получил инструкции, как найти Бакстера. Но не поехал за ним, а затаился, поджидая похитителей. Попытался их арестовать. Началась стрельба. Потом лейтенант утверждал, что их было трое, он пристрелил двоих, а последний удрал с деньгами. За Бакстером, оставленным на заброшенной ферме, лейтенант приехал на час позже. И опоздал. Потому что Бакстер задохнулся от кляпа, вставленного похитителями ему в рот. Во всяком случае, такое заключение вынесла судебная экспертиза.

Огден одарил меня суровым взглядом, из тех, что предназначались проституткам, сутенерам да мужчинам среднего возраста, с грустными лицами, часто отирающимся около туалетов.

– К чему ты клонишь, Сент-Ив?

– Просто рассказываю историю.

– Ради чего?

– Видишь ли, этим дело не кончилось. Семья Бакстера осталась не только без денег, но и без кормильца. Третьего похитителя так и не поймали. Двести тысяч исчезли бесследно. А лейтенант два месяца спустя вышел в отставку и уехал на Гавайские острова. В возрасте тридцати восьми лет.

Огден откашлялся.

– Я все помню. Лейтенанту пришлось долго доказывать, что существовал третий похититель. А кто-то высказал предположение, что лейтенант помог Бакстеру умереть. Если того как следует связали и вставили в рот хороший кляп, достаточно было на пять минут зажать ему нос…

– Тем более что смерть Бакстера пришлась весьма кстати, – добавил я. – Потому что лишь он, разумеется, помимо лейтенанта, мог указать число похитителей.

Мы подошли к лифтам, и я нажал кнопку вызова кабины.

В вестибюле был только Чарли. Ночной коридорный куда-то сгинул, а ларьки, табачный и газетный, закрывались ровно в шесть.

– Ты наверх? – спросил Огден.

– Да, пожалуй. Или ты хочешь пригласить меня в участок?

– Нет, хочу убедиться, что ты доберешься до номера в целости и сохранности.

– И на это ты тратишь часть своего выходного?

– Совершенно верно. А тебя интересует, на что я потратил другую часть?

– На что?

– Я ходил на похороны Фрэнка Спиллейси. Ты знал Фрэнка, – в тоне его не чувствовалось вопроса.

– Нет, не имел чести.

– Странно. А я думал, знал. Ты мог бы написать о нем в своей колонке. Он относится к тем людям, что вечно балансируют на острие. А знаешь, как он умер?

– Как?

– Ему воткнули нож в горло, и он изошел кровью.

В его конторе в Никерсон-Билдинг на Парк-авеню. Он продавал простакам участки в пустыне. А кроме основного занятия, у него было и побочное. Знаешь какое?

– Нет. – Я с нетерпением ждал кабины лифта, чтобы улизнуть от Огдена.

– Держал справочное бюро. Ты понимаешь, если кто-то что-то хотел, Фрэнк сводил его с людьми, которые могли это сделать. Многие из тех, что не могли воспользоваться официальными каналами, пользовались его услугами.

– Интересная личность этот Фрэнк. – Я вновь нажал кнопку вызова.

– Хорошие похороны. Собралось много народу. Так говоришь, ты его не знал?

– Нет.

– Это забавно.

– Почему?

– Он тебя знал. В отделе убийств мне сказали, что у него нашли на тебя полное досье.

– Я занимаюсь необычным делом. Может, потому он и составил это досье.

– Возможно. Но парни из отдела убийств нашли еще кое-что интересное в его ежедневнике, который лежал на столе. Туда он записывал все намеченные встречи.

– И что же они нашли?

– Твою фамилию. Похоже, он ждал тебя к четырем часам в тот день, когда его убили. То есть вчера. Но в отделе убийств не придали особого значения этой записи. Согласно результатам вскрытия, Фрэнк умер задолго до четырех часов дня.

Более я не выдержал.

– Чего ты хочешь, Огден? Говори прямо.

Он оглядел пустой вестибюль, наклонился ко мне, постучал пальцем по лацкану моего пиджака.

– Я хочу войти в дело.

– Места для тебя нет.

– Позаботься о том, чтобы оно появилось.

– Это невозможно.

– Двести пятьдесят тысяч – большие деньги.

– Мне не нравятся тюрьмы.

– Какие еще тюрьмы? Ты обменяешь деньги на щит, музей будет счастлив. Но возьмешь меня с собой. А второй обмен произведу я сам. Денежки приплывут к нам, мы их поделим поровну. Кто будет возражать?

– Воры. Им это не понравится.

– Кому они пойдут жаловаться?

– О Боже, они могут написать письмо в любую газету. Его не опубликуют, но отнесут в полицию, и следующие десять лет мне придется видеть небо в клетку.

На лице Огдена вновь отразилась жадность. Его влажные губы зашевелились, поначалу беззвучно, взгляд сощуренных глаз уперся в меня.

– После моего обмена воры не станут никому писать. В этом вся прелесть. Им будет не до жалоб.

Я ответил не сразу.

– Я тебе верю. Ты позаботишься о том, чтобы они никому не пожаловались.

Он вновь оглядел вестибюль отеля.

– Мне пятьдесят три, Сент-Ив. Через пару лет я уйду на пенсию. Сто двадцать пять тысяч скрасят мне жизнь.

– Получи их со своих шлюх, Огден. Не с меня.

– Возьми меня в долю, Сент-Ив.

– Нет.

– У меня есть что предложить взамен.