СУПОСТАТКА

Не попал, но поленце просвистело перед самой волчьей мордой, и это его охладило:

отпрыгнув, метнулся к изгороди.

И тут (кто б рассказал - не поверил бы) следом сиганула Раиса Федоровна, догнав,

саданула когтистой лапой по тощему плешивому заду волка. Взвизгнув по-собачьи, серый

переметнул через изгородь - и был таков.

Настя повернулась к детям, как бы спрашивая: всѐ в порядке? не напугались?

Антошка с Наташкой ткнулись ей в бока, пристроились к титькам. Должно быть,

страх возбудил аппетит.

Поросята, хрюкнув, видимо благодарность Насте, потрусили к своему домику.

Раиса Фѐдоровна вновь забралась на изгородь, пристально всматриваясь в меня.

-Ну, ты прямо супергероиня. Молодец!

Фыркнула насмешливо: мол, ничего геройского, так, развлеклась на досуге.

К изгороди подошла Настя.

-Ты тоже молодец! - я погладил еѐ широкий лоб. - Благодарю вас девчонки.

Постараюсь вам соответствовать.

"Оппонент" мой заткнулся, и ретировался. Ведь ясно же, как дважды два, что добро

рождает ответное добро, будь то человек или молодая рысь. Могла, по сути, молчком

затаиться под домом, что ей эти поросята, телята? Так нет, тревогу "просигналила", и на

передовую вышла. Охранница!

А на другой день - и в последующую неделю,- Раиса Федоровна проявила себя так,

что я до сих пор, тыщи лет спустя, с трудом в это верю. Всѐ кажется, не со мной это было, кто-то рассказал...

Последних два дня занимался уборкой урожая. Чужого, правда, но что поделаешь,

так получилось... Хозяева, думаю, не в обиде, не сочтут ворюгой.

На счѐт пшеницы я ошибся: еѐ здесь не было. Овѐс, рожь, ячмень. И уже вполне

созрели. Аккуратненько серпом срезал тугие колосья и набивал ими специально

сплетѐнные короба.

Погода установилась ясная, солнечная. Думаю, градусов 20 было. Я работал в

одних лубочных шортах, ито жарко было. Бабье лето, однако, жаль, заканчивалось.

Через недельку, если не раньше, осень заставит забыть о лете.

Зерно-это ещѐ не все богатства, владельцем которых я стал. За ржаным полем

оказался огород! И просто божественный подарок (чудо!), что его не разорили те же

кабаны. Всѐ созрело и умоляло меня поскорее убрать. Редька, репа, морковь, укроп, лук, чеснок, капуста, горох, бобы. Я как всѐ это увидел, на добрые пяток минут элементарно

ошалел. Упал на колени, не веря глазам своим, как безумец, ползал по грядкам, трогая

каждую луковицу, каждый вилок, каждый стручок...

Первым делом, конечно, убрал огород. Господи, с каким же наслаждением я грыз

первую вырванную морковину, затем лущил гороховые стручки, закончил капустным

листом и луковицей! В эти минуты для меня не было в мире ничего вкуснее. Ещѐ бы

картошечки... Но, увы! картошечка в далѐкой ещѐ не открытой "Америке".

Так вот, я заканчивал страду. Забит доверху колосьями последний короб. Могу

смело сказать: ни колоска, ни зѐрнышка не осталось в поле. И день как раз к исходу

катился. Поработал я на славу, заслужил награду: приготовлю себе к ужину нечто

эдакое...

Возможно, слишком радостен и счастлив был у пепелища, у могилы хозяев этого

урожая, тем самым совершил грех. И последовала расплата.

Десятки раз я прошѐл этим маршрутом, уже и тропа протопталась, и дерево это

сухое, сучковатое, упавшее на "плечо" соседке осине примелькалось...

Вобщем, шѐл я неторопясь, блаженствовал, за плечами короб, расслабился

настолько, что в нужный момент просто не успел собраться. Едва поравнялся с осиной,

как сухое дерево отвалилось и плашмя устремилось вниз. Я только успел вскинуть голову, а уже в следующую секунду меня садануло по плечу, свалив, и дюжина острых "копий"

пронзила моѐ бедное тело...

48

... Очнулся с ощущением, что меня забетонировали, оставив свободными глаза и

уши. Ни рукой, ни ногой не пошевелить. На грудь, живот и левую ногу давил ствол.

Позвоночник, казалось, превратился в негнущийся металлический стержень.

Небо ясное, звѐздное, за макушку сосны зацепился месяц и сочувствующе взирал

на меня.

Где-то недалеко, солируя, ухал филин, к нему, фоном, примыкали другие голоса и

звуки ночного леса.

Всѐ, каюк мне? Онемевшее тело... скверный симптом. Сломало позвоночник? Тогда

пиши, пропало. Тихо и спокойно отойду в мир иной, и звери растащат мои косточки. Был

Михаил - нет Михаила...

Кстати, вон кто-то уже пристроился, и, возможно, уже ест мою бесчувственную

плоть: за стволом и его обломанными рѐбрами, рядом с моим боком кто-то возился,

отбрасывая пляшущую тень.

Я попытался крикнуть, но онемевшие слипшиеся губы даже не шелохнулись.

Вдруг тень замерла. Впереди, там, где тропа уходила к моему дому, послышался

треск веток: приближался кто-то тяжѐлый, грузный. Медведь? Они, вроде, падалью не

питаются. Я не оговорился: сейчас, в таком положении, чем я отличался от падали?

Дышу, лупаю глазѐнками? Так это ненадолго...

Шум приближался, становился громче. Валежник под ногами трещал, будто

детские пистоны взрывались.

Тень за стволом дѐрнулась, и сквозь рѐбра сучьев просунулась... мордочка Раисы

Федоровны. Она была в крови! О-о-о! Чѐрная неблагодарность... я тебя кормил, поил... я

к тебе... а ты меня... жрѐшь?! Подождала бы хоть, дрянь, пока дышать перестану...