СУПОСТАТКА

ни Раечка. И никто...

Я захлопнул, как ставни, тяжѐлые веки, и приготовился сгореть в том пекле, что

изнурял моѐ тело.

Не тут-то было: мозг сопротивлялся. На час-другой он выключался, отдыхая, затем

возвращался к действительности. Смутно помню, что временами бредил, метался по

постели, что-то кричал...

В горячечном бреду я даже не почувствовал, как свалился на пол, как бился о

Слоника, точно эпилептик. Затем снова провал...

50

... Очнулся, и в первые минуты не мог понять, что и как. Темь кругом, по мне

перекатывают холодные волны воздуха, где-то шумела падающая вода...

И вдруг в лицо горячее дыхание, следом шаркнули влажной наждачкой по

подбородку, по вспухшим сухим губам. В ноздри ударил стойкий запах сырой шерсти.

"Раечка?!"

Да, это была Раиса Федоровна собственной персоной. А холодный воздух шѐл

низом, ибо дверь была нараспашку. Как она умудрилась открыть такую тяжеленную

дверь?!

На улице шѐл дождь. Я попытался встать, но от слабости не держали ноги, да и руки,

точно перебитые. Раны всѐ так же ныли, иные дѐргали, как больной зуб.

Раечка внезапно цепко сжала челюсть на запястье левой руки, потянула.

"Спасибо, родная..."

Я ещѐ раз попытался, но встал только на колени, продержался не более пяти секунд

и рухнул на бок.

"Не могу..."

Раечка тянула изо всех сил, от старания она даже немного вогнала клыки мне в руку.

Ползком, однако, получилось передвигаться. Раечка тянула меня не к постели, как я

подумал, а к выходу. Почему она решила, что под дождѐм мне будет лучше, не знаю, но я

безропотно отдался еѐ желанию.

И вот я на крыльце. Льѐт ливневый дождь, темно так, что не увидишь и вытянутой

руки. Раечка растворилась в сыром мраке, одни глаза фонариками светятся.

Я вновь попытался встать, но дрожащие руки и ноги не подчинились: я кубарем

полетел с крыльца, ударился о какие-то столбы, адская боль словно рассекла тело

пополам. Кажется, ненадолго я вырубился.

Когда пришѐл в себя, почувствовал на себе горячее мокрое дыхание: надо мной,

оберегая лицо от тугих водяных плетей, стояла Настя. Это о еѐ ноги я ударился

воспалѐнным боком.

Меня по-прежнему жѐг жар, во рту колючая сухость, губы, вроде и мокрые, но

ощущались, как задеревеневшие бляшки.

Настя коротко помычала, ободряюще боднула меня в плечо.

Я тоже в ответ промычал, ибо выдавить хоть слово не получалось.

В следующую минуту произошло фантастическое: Настя опустилась на колени, -

просто немыслимо, как не придавила меня,- тѐплое тугое вымя слегка вжалось в моѐ

лицо, помедлило пару секунд, и отпрянуло; следом по лицу загуляли упругие сочащиеся

сосцы, рисуя неведомый орнамент, и заливая его, как форму, молоком.

Губы размякли, я смог их приоткрыть и сделать глоток ринувшего в рот молока. В

следующее мгновение - точно не могу сказать, то ли Настя это провернула, то ли я

бессознательно, как дитя, ухватился, - губы сомкнулись на тугом сосце...

Смейтесь, смейтесь, но я, здоровый 35 летний мужик, точно сосунок или телѐнок

присосался к титьке. Божественное ощущение струящегося по гортани парного молока не

передать словами... я одновременно словно таял в неге, и воспарял в неведомые

высоты...

Смутно помню, как насытился, как по телу с теплом растекались силы, как тело

сопротивлялось дергающей боли...

А потом вкрадчиво подступил сон, бережно укутал в нежное одеяльце...

И ещѐ: где-то далеко-далеко на задворках сознания тряпицей трепыхнулось - на

земле валяешься, простудишься...

12. СУПОСТАТКА

Очнулся, когда уже занимался рассвет. Первое, что почувствовал и увидел, уже

знакомая мизансцена: по бокам, стиснув меня, лежали телята, на мне распласталась

Раечка, в головах Настя.

Вокруг господствовала удивительная предутренняя тишина, прохладная и влажная.

Дождь, похоже, ещѐ ночью кончился.

51

Боль, словно дожидалась моего пробуждения: едва начал себя осознавать, как она

тотчас вогнала свои шипы в моѐ многострадальное тело. И не просто вогнала, а ещѐ

садистски ковырялась в ранах.

Я не сдержал стона. Тут же все зашевелились. Легко соскользнула с меня Раечка,

поднялись телята. Настя, прежде чем встать, обдала моѐ лицо жарким дыханием,

вопросительно мукнула.

Я не в силах был выдавить даже полслова, поэтому тоже промычал, точно и

вправду был еѐ третьим телѐнком.

Светлело на глазах. Вскоре я отлично рассмотрел своѐ тело. Раны раздуло и они

имели неприятный сизый вид. С великим трудом, искусав в кровь губы, приподнялся,

чтобы поближе рассмотреть раны.

Причиной нарывов явились остатки дерева - занозы. Я совсем упал духом:

самостоятельно мне их не вытащить. Итог известен: сепсис, заражение крови, гангрена.

Одним словом, каюк...

Разбухшие ноги не желали подчиняться, впрочем, как и руки. Меня лихорадило:

трясло и корѐжило, порой, казалось, что некто разделывает меня, как птичью тушку.

Стиснув зубы, я выл...

Надо мной мукала Настя, точно беспокойно спрашивала: "Что? Чем тебе помочь?"

Ей вторили телята: "Мама, ему плохо. Помоги же!"

Милые, родные мои сестрѐнки-братишки, вы ничем не можете помочь. Что могли,

уже сделали... спасибо...

Меня швыряло в ледяную бездонную пропасть, но на полпути острый крюк ловил, и

резко выдѐргивал на поверхность...