Супружеские игры

В один из дней, вернувшись из библиотеки, я не застала в камере ни одного человека. Видно, все мои товарки были за стеной, где по цветному телику смотрели сагу рода Каррингтонов. Аферистка то и дело прилетала с кухни, хотя должна была помогать при раздаче ужина. Поварихи в красном уголке тоже уткнулись носом в телевизор. В дни, когда шел сериал о похождениях техасского миллионера и его многочисленных жен, ужин подавался с опозданием. Тюремный распорядок страдал, но бороться с этим было невозможно. Это как если бы в Англии передавали футбольный матч и болельщикам запретили его смотреть. Они разнесли бы все в щепки. Здесь тоже могло случиться такое. В эфир полетело бы сообщение: «В женской тюрьме в К. произошел бунт. Зэчкам запретили смотреть «Династию»».

Я тут, пожалуй, была единственной заключенной, которую не интересовали перипетии судеб людей из американского истеблишмента. Несколько лет тому назад во время демонстрации бразильской «Рабыни Изауры» улицы городов пустели, сериал смотрела фактически вся Польша. У меня это не укладывалось в голове: примитивный сюжет, смонтированный довольно странным образом – одну и ту же сцену крутят по два раза, но во второй раз – в замедленном темпе.

– В Бразилии восемьдесят процентов населения – неграмотные. Чтобы они поняли, о чем речь, им повторяют каждую сцену дважды, – объяснил мне Эдвард.

– Но здесь-то – сердце Европы!

– Ив этом центре Европы восемьдесят процентов – тоже неграмотные.

– Не утрируй.

– И не думаю, моя дорогой магистр.

Тогда мы разругались в пух и прах. Эдвард стоял на своем. По его словам, в мировую науку и культуру существенный вклад внесли только три нации: немцы, русские и евреи. Это из их среды вышли великие ученые, музыканты и писатели.

– Ты забыл, что были еще Микеланджело и Данте.

– Не исключено, что они тоже еврейского происхождения, – парировал он со смехом.

– А наш Коперник?

– Он немец.

– Всегда считался поляком, – ледяным тоном отрезала я.

– Ба! – презрительно фыркнул Эдвард. – Меня, к примеру, поляком не считают, но это не значит, что я себя им не ощущаю.

Только я собралась залезть к себе наверх, как в камеру влетела Аферистка с бледным лицом.

– Что-то стряслось? Каррингтон в очередной раз разводится или на ужин блинчики дадут? – пошутила я.

Но она, скользнув по мне полубессознательным взглядом, сказала:

– Эля умерла.

Эля, то есть пани Манко.

– Как? Ведь утром ее должны были везти на операцию, – ужаснулась я.

– Должны были, но теперь не повезут, – ответила она. – Она страшно мучилась, и ей сделали очередной обезболивающий укол, а сердце не выдержало.

Эля была довольна, что ее наконец прооперируют. Это давно пора было сделать, но с потерей работы кончилась и ее медицинская страховка. Приступ подоспел как нельзя кстати.

– По крайней мере, время пролетит быстрее. И не так обидно, что я не дома. Положили бы меня в больницу на воле, тоже пришлось бы дом покидать… – рассуждала пани Манко еще вчера, когда я навестила ее в тюремном изоляторе.

Потом она такое ляпнула, отчего я разозлилась и даже пожалела, что пришла. Она мне призналась, что каждый день молится за меня. Потому что на моей совести смертельный грех. Но Господь Бог меня простит, если покаюсь. Теперь мне самой придется отмаливать свой грех…. А Бог не хотел бы попросить у нее прощения за то, что забрал ее у целого семейства в такое трудное для семьи время? Беспомощный отец, дети совсем крохи. Хорошо еще, что старшая с головой, ей уже четырнадцать. Может, их сиротство не будет таким ужасающим. Я перевела взгляд на снимки на стене – Божьей Матери и Иоанна Павла II, – прикрепленные над нарами Эли; она их тоже осиротила.

Папа Римский и не догадывается, что потерял одну из самых верных своих овечек. Она жила так, как он завещал. В соответствии с Законом Божьим. Но это ей совсем не помогло. Это она пела в костеле вместе с другими верующими: «Отчизну вольную даруй нам, Господь!» А эта свободная Отчизна лишила ее свободы, а в результате и жизни. И вообще, какое отношение имеет абстрактное понятие свободы к отдельно взятой человеческой личности?